Двадцатилетняя война наконец закончилась, но ненадолго: уже в 1313 году Федериго нарушил условия мира и, вступив в союз с германским императором Генрихом VII, выступил против неаполитанского (официально — по-прежнему сицилийского) короля Роберта, сына Карла II. Вражда между сицилийской ветвью Барселонского дома и домом Анжуйским продолжалась еще не одно десятилетие: Федериго и не подумал передать остров анжуйцам, как предполагали условия мира в Кальтабеллотте, а завещал корону своему сыну Педро.
Эта вражда подрывала ресурсы Сицилии и Неаполитанского королевства, не позволяя в полной мере проявиться ни потенциалу этих земель, ни талантам некоторых их правителей — например, того же Роберта, прозванного Мудрым: «…У Роберта были данные, чтобы стать великим правителем. Он был ученым, чья искренняя любовь к литературе сделала его щедрым покровителем поэтов и писателей — особенно Петрарки, который был его личным другом и восхищался им настолько, что выразил надежду, что в один прекрасный день тот станет повелителем всей Италии. В более спокойные времена он смог бы очистить Сицилийское королевство от заполонивших его миазмов. Увы, ему не выпало такой возможности. Бесконечные войны с его соперниками из Арагона опустошили казну, и даже дома ему приходилось постоянно бороться с мятежными баронами, не дававшими ему ни минуты покоя».
Как отмечает Хироси Такаяма, «самым заметным и долгосрочным результатом [«войны Сицилийской вечерни»] явилось сосуществование двух соперничающих королевств на юге Италии, ставшее фундаментальным политическим фактором для этого региона. Каждое из этих государственных образований тесно сотрудничало с внешними силами… в своем противостоянии и привело юг Италии в состояние почти непрерывной войны, разрушавшей местную экономику». Пожалуй, именно с этого момента, а не с завоевания Regno Карлом Анжуйским, следует вести отсчет долговременного социально-экономического упадка юга Апеннинского полуострова и Сицилии. Династия, основанная Карлом I, правила в Неаполе до 1435 года, когда скончалась бездетная королева Джованна II, последний прямой потомок Карла Анжуйского на троне Regno. Ее наследником после нескольких лет борьбы за престол стал Альфонсо V, прозванный Великодушным, к тому времени объединивший под своей властью Арагон и Сицилию. Противостояние острова и полуострова, длившееся полтора столетия, закончилось.
С тех пор и до 1714 года[196] юг Италии находился в орбите испанской государственности[197], оставаясь, однако, на ее периферии. С одной стороны, открытие Америки и смещение торговых путей и центров европейской экономической жизни на северо-запад континента и в сторону Атлантики, с другой — экспансия Османской империи в Леванте и на Балканах привели к тому, что Сицилия и итальянский юг, в раннем Средневековье — богатейшие провинции Средиземноморья, стали бедными провинциальными территориями. Вполне возможно, что Regno смогло бы лучше противостоять новым неблагоприятным геополитическим и экономическим условиям, не будь оно столь ослаблено затянувшимся конфликтом анжуйцев и арагонцев. Но случилось так, что исторический надлом, которым стала «Сицилийская вечерня», имел очень долговременные последствия, которые отчасти ощущаются по сей день: юг Италии, Mezzogiorno, границы которого практически совпадают с былыми границами Regno, является одним из наиболее отсталых регионов не только нынешней Итальянской Республики, но и Западной Европы в целом.
Судьба Анжуйского дома после смерти его основателя, впрочем, оказалась связана не только с южной частью «итальянского сапога», но и с куда более отдаленными странами. Карл Роберт, старший сын рано умершего Карла Мартелла, стал претендентом на трон Венгрии — после того, как в 1301 году там пресеклась династия Арпадов. (Бабка Карла Роберта, супруга Карла II Мария Венгерская, приходилась сестрой предпоследнему королю этой династии, Ласло IV.) После долгой борьбы с другими претендентами и венгерскими магнатами Карл Роберт к 1312 году относительно прочно утвердился на троне Венгрии, который и занимал на протяжении следующих трех десятилетий. Долгие царствования этого монарха и его сына Людовика (Лайоша) Великого (1342–1382) стали «золотым веком» позднесредневековой Венгрии, эпохой внутреннего мира и экономического процветания, разительно отличавшегося от бед, преследовавших в XIV веке Западную Европу.
В 1370 году Людовик Венгерский унаследовал от своего тестя Казимира III также польскую корону, которая после смерти Людовика перешла к его дочери Ядвиге. Выйдя замуж за великого князя Литовского Ягайло (Ягелло), ставшего в христианском крещении Владиславом II, рано умершая Ядвига не стала родоначальницей новой династии, но стала святой (канонизирована в 1997 году папой Иоанном Павлом II), глубоко почитаемой в Польше. Царствование Ядвиги (1384–1399) послужило переходным этапом между бурным польским Средневековьем и более стабильной эпохой Ягеллонов, потомков ее супруга от последующих браков (Владислав-Ягайло остался королем и после смерти жены). Уния Польского королевства и Великого княжества Литовского, впервые появившаяся в результате брака Ядвиги и Ягайло, с 1569 года — «Речь Посполитая обоих народов», играла важную роль в истории Центральной и Восточной Европы вплоть до XVIII столетия.
Эти события, конечно, уже не имеют отношения к биографии основателя Анжуйской династии — они лишь свидетельствуют о том, что крона посаженного Карлом I династического древа оказалась достаточно широкой. Но роль самого Карла, естественно, не сводится к функции родоначальника одной из европейских королевских династий — в этом отношении можно найти и более впечатляющие примеры. Карл своей беспокойной жизнью короля-воина, «меча Христова», прощупывал границы христианского Запада, закрывая эпоху его формирования и экспансии. На смену ей в XIV столетии пришли времена внутреннего кризиса и натиска извне, прежде всего с юго-востока, где набрала силу Османская империя. Однако обаяние его судьбы еще и в том, что этот человек, при всей его воле и непреклонности, ушел из жизни не в момент победы, а в разгар борьбы, когда колесо Фортуны двигалось вниз, — и это придает жизни Карла I Анжу-Сицилийского, по крайней мере ее завершению, неожиданно человечный оттенок. Суровый государь, столько раз бравший судьбу в свои руки, ушел в смятении и несчастье.
