Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
Что по местным понятиям как раз соответствовало социальному статусу делегатов Ваада. Впрочем, гулявших по ночным задворкам города на Потомаке без последствий. Не считая удивления изредка встречавшейся им шоколадно-черной публики при виде трех крепкого сложения белых мужчин в костюмах, строевым шагом марширующих по слабо подсвеченным вашингтонским улицам. К слову, если бы автор тогда нашел на свою голову приключений, потеря для отечественной культуры была невелика. Но страшно подумать, как могла бы обеднеть грузинская словесность без Гурама и Джамала!
Хотя, отметим, в ходе американских поездок схожие ситуации бывали и безо всякого Вашингтона. Вроде еще одной пешей, от большого ума, прогулки по всей протяженности Пятой авеню, в Нью-Йорке. До 125-й улицы и выше. То есть через Гарлем. А также Испанский Гарлем. Которые от благополучных кварталов не отделяет ничего, кроме понимания прохожих, куда ходить. И куда не ходить. Ну, и прочее из той же области.
Классика жанра – заезд в неблагополучный район в Балтиморе. Пронесло. Выход не на той станции нью-йоркского сабвея. Тоже пронесло. Несмотря на оживленный диалог с группой подростков спортивного телосложения, привычно и даже без особой злобы бившей в углу станции мальчика-ботаника. Помнится, дети отреагировали на окрик бородача средних лет в плаще и с дипломатом агрессивно. Очень удивившись, что после этого он, вместо того чтобы быстро уйти или поделиться с молодежью деньгами, явно нацелился их бить. Перед этим предельно четко охарактеризовав их, с родителями и предками до седьмого колена, на приобретенном в Москве из общения с американистами местном нью-йоркском жаргоне.
Для справки тем, кому придется побывать в Америке в аналогичной ситуации: если уж белый (или, как говорят местные, «пинк эсс» – то есть «розовая задница») употребляет в отношении черного (коричневого, серо-буро-малинового или другого белого) словосочетание «мазефакер», надо, чтобы он был готов к рукоприкладству. Внутренне. Поскольку его непременно начнут бить. Или попытаются начать. И при этом лучше, чтобы бил он, а не его. Поскольку местные друг другу так говорят. Но это вовсе не означает, что они готовы стерпеть это от чужака.
Обидно, в самом деле, когда человек, невесть откуда явившийся в твой квартал, прерывает невинное развлечение по пусканию юшки из носу попавшемуся под руку очкарику и сообщает, что ты употребляешь свою матушку в интимных целях. Но это все-таки в основном американская специфика. Хотя в последнее десятилетие в благополучной Европе, включая столичные города, началось такое же безобразие. И бродя по еще недавно безопасному ночному Брюсселю, Лондону или Парижу, можно встретить совершенно неромантическое приключение. По результатам встречи с бандой местных арабов, турок или выходцев из Африки. Или напороться на эту шпану среди бела дня. В самом что ни на есть туристическом центре.
Как произошло у автора и его друзей как-то раз в Палермо. И чуть не произошло неделю спустя на другом конце Сицилии, у придорожного кафе. Где к их машинам начала присматриваться кучка молодежи, обменивающейся репликами не на итальянском, а на чистейшем арабском. Впрочем, все они быстро ретировались после нескольких грубых фраз на этом языке, брошенных в их сторону.
Автору в его жизни вообще довольно много приходилось общаться с самым разным хулиганьем. По его личному опыту, оно всегда более или менее похоже. В Москве или Магнитогорске. Челябинске или Череповце. Нью-Йорке или Вашингтоне. Палермо или Иерусалиме. Ведет себя одинаково. Достает прохожих одинаково. Одинаково реагирует на те или иные раздражители. Соответственно, и обходиться с ним нужно одинаково. Хотя и говоря на разных языках. Если, конечно, дело вообще доходит до разговора.
На тему чего много написано в мировой литературе. Она этой проблемой занималась в большом объеме. Поскольку писателей в детстве тоже бьют. Включая таких мэтров, как Лондон. Хемингуэй. Ремарк. Амаду. Что добавить к великим? Нечего добавлять. Кроме рекомендации понимать, что один в поле не воин. И если что, то быстрые ноги – лучшее оружие бойца. Как учил автора в юношеские годы его первый сэнсэй Коля Розанов. В помещении боксерского клуба «Боевые перчатки», у посольства Шри-Ланки. Проходившего у неофициально тренировавшихся там московских каратистов под кодовым названием «Боевые тапочки». Где пару лет в конце 70-х осваивала азы карате группа, входившая в школу Сан-э.
Ну, а если вспоминать что-нибудь, помимо вышеописанного негатива, то поездки за границу для свежевыпущенного на мировые просторы советского человека были прекрасны. Оставляли ощущение открытия другого мира. Чем больше за спиной стран, тем острее впечатления от новых. Первые двадцать лет. Потом привыкаешь. Но тогда… Небоскребы Нью-Йорка. Неожиданно разные, со шпилями, вроде Эмпайр-стейт-билдинг. Или без них, как уничтоженный террористами Твинс – «Близнецы». Где автор в свое время много раз бывал – какой оттуда, сверху, открывался вид!
С гранитными мостовыми набережных. Парками. Музеями в старинных особняках, вроде Фрик-коллекшн. И громадных комплексах, по которым можно ходить не часами – сутками. Вроде Музея естественной истории или Метрополитена. С бронзовыми памятниками всех видов. Среди которых выделялся огромный бык у старого здания биржи. Еврей-портной со швейной машинкой. Пуговица и иголка. Человек, догоняющий вывернутый ветром зонтик. Парочка на скамейке. Необычно и трогательно. Пожалуй, такие памятники автор встречал только в Тбилиси. Хотя и не знает, остались ли они на своем месте после гражданской войны и всего того, что пережила грузинская столица за последние два десятилетия.
Нью-Йорк – это еще и широченные Гудзон и Ист-Ривер. И статуя Свободы в заливе. Хотя вообще-то островок, на котором она стоит, – это Нью-Джерси. Соборы и синагоги, по размерам не меньшие, чем кафедральные соборы. Театры Бродвея. Таймс-сквер. Которая гораздо меньше, чем этого ожидаешь. Только не по вертикали – там-то все в порядке, в соответствии с рекламой. Скверы на улицах и крышах. Баки с водой – на всех старых зданиях. Пожарные лестницы с наружной стороны фасадов. И старых. И новых.
Серые тощие белки, конкурирующие с местными крысами. Путаница забитого народом круглосуточно открытого метро – сабвея. Составленного из массы параллельных, особенно на Манхэттене, линий. Принадлежавших городу с самого начала или бывших когда-то частными. Со скоростными или обычными маршрутами. В которых путаешься, пока не привыкнешь. И надземными линиями, грохочущими на высоте третьего-пятого этажа по Брайтону, Квинсу и Рокавэйс.
Желтые такси, водители которых не то чтобы совсем не знают города. Знают. Преимущественно Манхэттен. Но в аэропорт довезут. И во внутренний, в городской черте, – Ла-Гардиа. И в международный, Джи-Эф-Кей, за пределами города. По твердой, установленной муниципалитетом таксе. Но если транспорт нужен в Бруклине, Бронксе или любом другом городском районе – это сабвей. Автобус. Или, если есть лишние средства – карсервис. То есть частник.
Нью-Йорк – это каток у Рокфеллер-центра. Зоопарки в Бронксе и Центральном парке. Аквариум на Шипсхед-Бей. Огромные книжные магазины. Крошечные кафе. Носящиеся между небоскребами вертолеты, катающие туристов. Старый авианосец у причала. Мосты – не только Бруклинский, мост Вашингтона или Веразано-бридж. Вокзал Гран-Централ с колоссальным закопченным куполом над главным залом. Где, как выяснилось после его расчистки, было нарисовано звездное небо. Невиданные в Союзе бомжи – и на вокзале и в метро. Гонять которых запретил политически корректный мэр Динкинс. И лишь Джулиани очистил от них Манхэттен.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
