— Мне кажется, нам пора уходить отсюда. — Но мое облегчение тут же улетучилось, когда он добавил: — У меня в каюте есть виски, ведь ночь длинная.
Что оставалось делать? Сказать, что я не ужинал? Он все равно стал бы ждать меня в каюте. Он поднялся, рослый, самодовольный, решительный. Я, разумеется, пожелал оплатить половину счета, но он жестом отверг мое предложение и направился к двери. Я пошел за ним. Мы втиснулись в битком набитый лифт. На теплоходе была уйма народу, люди толпились у игровых автоматов, сидели на лестницах, их юные отпрыски с криками носились взад-вперед, и меня снова охватил страх. Когда мы наконец добрались до каюты, я дрожал с головы до ног. Мистер Коннау убрал на место свой багаж, достал бутылку виски и поставил на маленький столик у окна два серебряных бокала, которые он тоже прихватил с собой. Потом сел на койку, которая под ним затрещала, для него она оказалась слишком хрупкой и тесной. Каюта была первого класса, мне обещали отдельную, с баром, этаким элегантным шкафчиком, где хранятся прохладительные напитки, чипсы и соленые орешки. Я открыл дверцу бара.
— О нет, только не с содовой, — сказал мистер Коннау. — Виски нужно пить на шотландский манер, с обыкновенной водой. Мой отец был шотландцем.
Я поспешил в ванную, наполнил стакан из-под зубной щетки водой и чуть не споткнулся о слишком высокий порог.
— Лед нужен? — спросил я.
Он покачал головой. Налив немного воды, он откинулся назад и помолчал. Мое настроение внезапно переменилось, спокойствия как не бывало. Я был абсолютно уверен, что он будет сидеть и пить еще несколько часов.
— То you[69], — сказал он. — Все в жизни повторяется.
— То you, — ответил я.
— Едешь, едешь, то туда, то сюда. И знаешь точно, куда приедешь. Каждый раз одно и то же. Домой и из дома, из дома и снова домой.
— Вовсе не обязательно, — возразил я. — Бывают случаи…
Но он прервал меня. Я собирался рассказать ему, что понятия не имею, где остановлюсь, что я даже не заказал номер в отеле. Мне хотелось нарисовать ему романтическую картину моей новой, свободной, можно сказать, беспечной жизни, но он уже начал излагать мне свои проблемы: жена, дети, дом, собака, которая умерла при трагических обстоятельствах… Я полностью отключился. Пожалуй, впервые в жизни я замкнулся в себе, решив, что ни за что не стану сочувствовать, ведь это кошмарное чувство, я повторяю, кошмарное, не раз доставляло мне, да и окружающим, жуткие неприятности. Теперь вы, быть может, поймете, почему я уехал, все бросив? Быть может, вы почувствуете, насколько я устал, устал до отвращения постоянно жалеть кого-нибудь?
Разумеется, я жалел людей. Ведь каждого мучит какая-нибудь тайная печаль, разочарование, страх или стыд, нечто неизбывное. И стоит какому-нибудь бедолаге только повстречаться со мной… у них просто какой-то нюх на меня… Ну вот, потому-то я и сбежал от них.
Я слушал мистера Коннау вполуха, и в груди у меня все сильнее закипал несвойственный мне гнев. Я опустошил стакан и резко оборвал своего собеседника:
— А что вы от них ожидали? Ведь вы явно избаловали их. А может, и напугали! Предоставьте им быть самостоятельными, пусть они делают что хотят! — Возможно, виски повлияло на меня, потому что я решительно добавил: — Прекратите давить на них! Оставьте их всех в покое! И про дом забудьте!
Но он почти не слушал меня и снова достал фотографии.
Мне кажется, что жалобы людей в основном похожи друг на друга, во всяком случае, будничные проблемы почти одинаковы, ну разумеется, если крыша не протекает, есть что положить в рот и жизни ничто не угрожает, я надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. По моим наблюдениям, судьбы людей, не считая катастроф, повторяются довольно однообразно: он или она изменяет, либо разлюбили, надоела работа, лопнул воздушный шарик амбиций или мечты, время вдруг начинает бежать с ужасающей быстротой, члены семьи ведут себя как-то непонятно, пугающе, дружба как-то совершенно незаметно переходит во вражду, силы уходят на какие-то пустячные дела, а долг и обязанность не дают покоя, — и все это вместе вызывает безотчетное чувство неуверенности, страха. Старая история. Поводов для недовольства жизнью не счесть, они возникают постоянно, мне хорошо известны все оттенки огорчений и неудовольствий. Пора бы мне к этому привыкнуть и иметь на все готовый совет, но я на это не способен. Да и можно ли найти такие советы, которым стоит следовать наверняка? Волей-неволей приходится просто выслушивать каждого. Между прочим, похоже, что никто и не ждет дельных советов, каждый продолжает без конца поверять тебе свои горести, вцепившись в тебя мертвой хваткой. И вот теперь мне приходилось сидеть с мистером Коннау и отчаянно пытаться не сочувствовать ему. Да, путешествие мне предстояло утомительное и долгое. В данный момент он рассказывал о том, как его никто не понимал в детстве.
Началась качка, правда не очень сильная. Меня никогда не укачивает в море. Однако я решительно сказал:
— Меня начинает подташнивать, мистер Коннау.
— Не мистер Коннау, а Альберт. Разве я не просил тебя называть меня запросто, Альбертом? И вот этот страх…
— Альберт, мне надо подняться на палубу и подышать свежим воздухом. Я чувствую себя скверно.
— Пустяки, — возразил он. — Выпей немедленно чистого виски. А воздуха тебе и здесь хватит вволю.
Вы, верно, знаете, что иллюминаторы задраены намертво, но он тем не менее удивительно ловко с этим справился, резкий порыв влажного ледяного воздуха ударил мне в лицо с такой силой, что я чуть не задохнулся. Гардины взлетели вверх, мой стакан упал на пол.
— Отлично, — бодро сказал он. — Недурно я справился с этим окном. Знаешь, а ведь я когда-то мечтал стать боксером.
Я накинул плащ.
— Послушай, Альберт, а чем ты собственно говоря, занимаешься?
— Бизнесом, — коротко ответил он.
Видно, мой вопрос заставил его приуныть. Наступило долгое молчание. Мы выпили. Время от времени наш стол обдавали соленые брызги. Я попытался неудачно пошутить, сказав, что у нас в стаканах прибавилось водички, и тут, к своему ужасу, увидел, как в глазах мистера Коннау появились слезы и его лицо исказилось.
— Тебе этого не понять. Ты не знаешь, каково мне сейчас…
Я просто не выношу слез, стоит кому-нибудь заплакать при мне, я пропал. Я тут же готов обещать что угодно: вечную дружбу, деньги (хотя в данном случае дело было не в них), свою постель, выполнение любого поручения. И надо же было этому большому сильному человеку заплакать… Я пришел в отчаяние, вскочил, стал предлагать все, что приходило на ум, — пойти в ночной клуб, в бассейн, куда угодно. Но тут теплоход сильно качнуло, и я влетел в объятия мистера Коннау. Он вцепился в меня, словно утопающий, и прижался лицом к моему плечу. Это было ужасно. Мое положение было во многих отношениях крайне неудобным. В такой ситуации я еще никогда не оказывался. К счастью, теплоход основательно качнуло еще раз, в окно влетел целый шквал соленых брызг. Мистер Коннау рванулся к столику, он успел спасти свою бутылку и принялся закрывать иллюминатор. Я выскочил в коридор, помчался наугад, потом остановился в полном изнеможении перевести дух. Вокруг было пусто и тихо. Я выглянул в открытую дверь и увидел палубу. Довольно большое пространство заставлено креслами, у многих из них спинки уже откинуты. Некоторые пассажиры уже спали, завернувшись в одеяла. Я осторожно прошел на нижнюю палубу, взял одеяло и выбрал кресло у самой стенки. Великолепно! Наконец-то можно уснуть, погрузиться в тишину и забытье. У меня ужасно болела голова, одежда намокла, но меня это мало беспокоило. Я натянул одеяло на голову и растворился в абсолютном, безразличном покое.
