Мы наконец угомонились, и в комнате воцарилась тишина, нарушаемая только-только отрыжками, громкой порчей воздуха, звуками рвоты и бульканьем пива.
— Поилец Бернард, — начал сурово Порта, — Поилец Верни, наш старый друг Берни, сегодня тебе сорок два, и мы все знаем, что ты такая мразь, какой свет не видел, но все-таки любим тебя за это! И широко раскинул руки, чуть не упав со стола. — Мы все мразь! — воскликнул он звенящим, ликующим голосом. — Вот почему сегодня мы здесь, пьем за здоровье самой большой среди нас мрази! А теперь споем еще одну песню — раз, два, три!
Он принялся отбивать такт ногами но столу. Одну ногу он занес слишком высоко и опустил слишком сильно. Она прошла мимо стола и угодила на колени Хайде. Оба укатились бранящимся клубком под стол.
В торце стола Малыш ухватил Хельгу и маниакально пытался сдернуть ее черные штанишки. Хельга изо всех сил пиналась и кусалась. Кое-кто стал заключать пари на возможного победителя.
Хайде остался под столом, пьяно привалился к чьим-то ногам и разговаривал сам с собой. Речь шла о войне и участи солдата. Это было очень занудно, и не удивительно, что вскоре он впал в ступор.
Барселона, оказавшись рядом с Поильцем Бернардом, принялся назойливо рассказывать ему об Испании. Он вечно рассказывал о том, что повидал там, каждому, кто слушал или по крайней мере молчал из вежливости. Почему-то его демонстрация боя быков и отражения танковой атаки где-то под Аликанте нераздельно сливались, и в конце концов он забегал по комнате, склонив голову в изображении быка и паля из воображаемого автомата прямо в пол.
— Черт возьми, что это должно означать? — спросил Порта, выползая из-под стола и хлопая глазами на пробегавшего мимо Барселону.
Барселона резко остановился, с пьяным достоинством поглядел на Порту и сел.
— Под Аликанте я добился одного из самых значительных военных успехов, — очень холодно произнес он. Взял чью-то кружку пива, осушил и с явным удовлетворением утер рот.
— К черту твои военные успехи, — сказал Порта. — Лучше расскажи о той испанской шлюхе, которую ты трахал.
Вспоминая, Барселона начал так неистово икать, что не схвати Старик его за шиворот, непременно упал бы на пол.
— Упился вдрызг, — с отвращением сказал Порта.
Барселона подался к нему, хотя Старик не разжимал хватки.
— Обер-ефрейтор Йозеф Порта, — заговорил он заплетающимся языком, сливая все в одно бесконечное слово, — предупреждаю в сто двадцатый раз: обращайся ко мне, как положено. Я фельдфебель, становой хребет немецкой армии.
— Какой там к черту хребет! — презрительно ответил Порта. — Старый пьяница вроде тебя?
Он, шатаясь, подошел к стойке, привалился к ней, схватил ближайшую бутылку и сорвал пробку. Раздался хлопок, похожий на выстрел — в бутылке было шампанское, — и половина гостей тут же нырнула под стол. Порта поднял бутылку ко рту и стал пить большими глотками.
— Я любитель искусства! — прокричал Барселона в эту сумятицу.
Порта повернулся к нему.
— Ну и пошел знаешь куда? Герр фельдфебель, — добавил он саркастически.
— Не только я, — продолжал тот, — но и мой дорогой друг Бернард. Он тоже любит искусство.
Барселона качнулся к Бернарду и крепко, слюняво чмокнул его в лоб в знак великой дружбы. На лице Поильца появилась глупая улыбка. Возвращаясь в прежнее положение, Барселона стукнулся о Старика, и оба опасно зашатались на краю скамьи.
— Кто, — закричал Барселона, вновь обретя равновесие, — кто из этой пьяной своры кретинов и сексуальных маньяков хоть раз был в музее и вкусил красоту искусства? Кто, — продолжал он слегка заплетающимся языком, — хоть раз утолял жажду плодами древа познания? Кто из вас, гнусных обывателей, слышал о Торвальдсене? А? Думаете, небось, что он сводник с Реепербана — так вот, ошибаетесь.
Барселона высоко воздел грозящий палец и сделал паузу, чтобы взглянуть на него. Пауза эта стала началом его крушения. На какой-то миг ему померещилось, что грозит он десятью пальцами одновременно. Это было поразительно, Барселона готов был поклясться, что пальцев у него на каждой руке всего пять. На двух десять, включая большие пальцы. Какое-то время он смотрел вверх, как зачарованный. Потом усыпляюще заговорил о художниках и героях, перешел к громовой речи о свободе, гневно закричал нам, что все мы братья и он нас любит, и под конец оказался в неизбежном тупике безадресной брани и сквернословия, даже не представляя, как попал туда.
Он умолк посреди потока ругательств и в изумлении уставился на мир, вздымавшийся перед его глазами и медленно надвигавшийся на него. Замигал, потряс головой, и мир отступил.
Затем Барселона принялся рьяно тыкать себя в грудь, указывая на ряд медалей и разноцветных орденских ленточек, пылко утверждая, что они для него ни черта не значат, что будет только рад избавиться от них. Предлагал отдать их бесплатно, пытался сорвать их с мундира и разбросать среди нас, но задача эта оказалась ему не по силам. Он повалился грудью на стол и лежал головой в пивной лужице, распевая какую-то странную песню о птичьем помете.
Вскоре кто-то из сидевших напротив вознегодовал то ли на певца, то ли на песню и так толкнул его, что он навзничь повалился на пол. Последними словами Барселоны перед тем как погрузиться во временное забытье, был фанатичный клич: «Viva Espana!»[61]
Поилец Бернард посидел, глядя на недвижное тело своего любящего искусство друга. Видимо, это зрелище его глубоко трогало. Решив сказать речь, он с помощью Порты и Легионера по-моржовьи влез на стол и встал, качаясь, как маятник, из стороны в сторону. Легионер держал его за щиколотки, а Порта готовился подхватить, если он будет падать.
— Друзья мои! — Он широко раскинул руки, чтобы обнять нас. Электрическая лампочка упала на пол и разбилась. Бумажная цепь оборвалась и обвила его шею. — Друзья мои! Думаю, выпивки хватило всем, и никто не будет мучиться жаждой. Могу откровенно сказать, что пойла у меня в подвале достаточно… — Тут он повалился назад, прямо в подставленные руки Порты, и наступила пауза, пока его возвращали в вертикальное положение. — Пойла у меня в подвале достаточно, чтобы в нем плавать всему немецкому флоту — и оно к вашим услугам! Вы мои друзья, и оно к вашим услугам! Пейте его все! Пейте, пока не потечет из глаз, ушей и задницы. Друзья мои… — На сей раз Бернард качнулся вперед, и Легионер держал его за лодыжки, а Порта забежал спереди и подхватил его прежде, чем он упал на стол. — Друзья мои, надеюсь, вы считаете это мое скромное заведение вторым домом — настоящим вторым домом, где вы можете вволю есть, пить и трахаться. Быть содержателем кафе — не просто работа, это призвание — понимаете? Настоящее призвание. Куда вы идете, когда расстроены и хотите поднять настроение? В казарму? К жене и детям? Ни черта подобного! — Бернард приветственно повел рукой, и его так занесло, что он едва не коснулся носом стола. Однако инерция оказалась такой сильной, что вынесла его снова в вертикальное положение, а Легионер вскинул руку и предотвратил второй оборот. — Ни черта подобного! — проревел не утративший присутствия духа Бернард. — Вы идете сюда! В заведение доброго старого Берни! К поильцу! Поилец Берни, так вы меня называете — и не зря, друзья мои. Я давно владею этим заведением, знаю, что к чему, и когда вы приходите сюда искать утешения, я гарантирую, что все вы получите его! Никто из моих ребят не ушел отсюда без полного брюха!
