В отношении музыкальном происходило так много всякого разного, что, наверно, было бы разумным просто поставить бок о бок два сочинения, словно говоря: «Господи, каких только до сумасшествия разных стилей не существовало в то время!» — а остальное все пропустить. Да, пожалуй, так я и поступлю.
Чарлз Айвс. Очень симпатичное имя, очень спокойное, я так всегда думал. Однако за ним, за этим спокойным именем, кроется удивительная жизнь. Поначалу мистер Айвс подвизался в штате Коннектикут в двух качествах одновременно: музыканта и бизнесмена, причем во второй своей ипостаси — не в пример первой — очень удачно. Миллионы нажил. Вы не поверите — на страховании. А когда ему пришлось с композицией расстаться — по причине плохого здоровья, — страховое дело стало его главным занятием. Правда, тоже ненадолго: еще лет через двенадцать он удалился-таки от дел окончательно, но к сочинению музыки более не вернулся. Отец Айвса был капельмейстером, и, думаю, правильно будет сказать, что он не относился к типичным для конца девятнадцатого столетия представителям этой породы. Сплошь и рядом он заставлял сына петь в одной тональности, а сам в это время подыгрывал ему на пианино в другой, просто смеха ради. (Вот занятие, в котором я на голову выше даже самых лучших музыкантов, поскольку с малых лет умел петь в любой тональности — КРОМЕ той, в которой мне подыгрывали.) Когда человек получает воспитание в таком роде, что-нибудь в нем да застревает, и Айвс в своих серьезных, зрелых сочинениях принялся экспериментировать с «битональностью» (так ее именуют узкие специалисты — в буквальном смысле это «две тональности»). К примеру, написанные в 1914-м «Три селения в Новой Англии» исполняются двумя оркестрами, играющими разную музыку и в разном темпе. Говорят, сочинение это было отчасти вдохновлено чем-то схожим, увиденным Айвсом на улице, — два оркестра, играя каждый свое, шагали друг другу навстречу. Наверное, весело было.
А для сорокашестилетнего Джакомо Пуччини этот год стал годом Баттерфляй. Пуччини родился в Италии в такую пору, когда человек, обладающий даром к сочинению задушевной музыки и любовью к опере, мог только преуспеть. Ко времени, когда Пуччини стукнуло двадцать шесть, Верди почти уж одиннадцать лет как исполнял данный им по собственной воле обет музыкального молчания, не написав ни единой ноты, оперной или еще какой. И пока что отказываться от своего обета не собирался. В конечном счете период безвердия растянулся лет на тринадцать. В итальянской опере образовалась прореха. Пуччини представил на провинциальный оперный конкурс свою одноактную оперу «Le Villi» — «Виллисы». И хотя в официальном решении жюри сочинение его даже и упомянуто не было, Пуччини удалось поставить эту оперу на сцене — причем с немалым успехом. К 1904-му он уже был автором трех действительно великих опер — «Манон Леско», «Богемы» и «Тоски», и «Богему» многие считают одной из величайших опер, какие только существуют на свете. Однако в этом году Пуччини написал то, что сам называл потом лучшим своим творением. Оперу, в которой рассказывается о юной гейше по имени Чио-Чио-сан и ее трагической любви к УБЛЮДКУ! — офицеру военно-морского флота США, лейтенанту Пинкертону. Называется она так же, как легшая в ее основу пьеса. «Мадам Баттерфляй».
Эта опера Пуччини не всякому по зубам. Как я уже признавался, было время, когда я и сам к ней даже со взятой наизготовку кавалерийской пикой подходить не желал, — хотя, вообще-то, вы когда-нибудь пробовали заявиться в Королевский оперный театр с кавалерийской пикой? Опера роскошна и одновременно груба — в том смысле, что Пуччини не обинуясь использует материал, от которого другие композиторы могли бы и отшатнуться, опасаясь, что их сочтут «пошлыми» или «louche»[*]. (И даже «пустыми».) Однако Пуччини сказал: «Нет, если опера способна взять людей за живое, я ее напишу» — и написал. Стеснительности в ней мало; она «вульгарна» — такое, помнится, слово было в ходу у знатоков в тот сезон, когда Королевский оперный показывал «Турандот», — и все же она попросту СКАЗОЧНА. Un bel dì?[*] Можете не сомневаться.
Понимаете, вот именно это я и люблю в «классической» музыке — как от нее можно устать, если в ней бок о бок присутствуют «Три селения в Новой Англии» Чарлза Айвса и «Dolce notte»[*] из пуччиниевской «Мадам Баттерфляй»? Можно ли найти на нашей планете что-нибудь столь же не схожее?
СИМФОНИЯ ТЫСЯЧИ ДНЕЙ
Если быть совсем уж точным — или это и значит «быть неточным», — заголовок должен выглядеть иначе, скажем: «Симфония тысячи с чем-то дней», но тогда бы он не читался так хорошо. Тысяча (с чем-то) дней — это время, прошедшее между рассветной зарей 1907-го и вечерними сумерками 1910-го, — время, за которое Малер написал одно из значительнейших своих произведений. То самое, из-за которого управляющего мюнхенского оркестра едва не хватил удар, когда он узнал, что число исполнителей придется увеличить до тысячи. (Бедняга. Скорее всего, он так и страдал до конца своих дней нервным тиком — как Герберт Лом в фильмах про «Розовую пантеру».)
Итак, 1907-й. Русско-японская война завершилась Портсмутским миром. Портсмутским! Фу! Готов поспорить, высоким договаривающимся сторонам это ничуть не пришлось по душе. Они-то надеялись на Барбадос сгонять! Кроме того, Норвегия отделилась от Швеции (получив Карла Датского), была основана партия Шин Фейн[*], а Альберт Эйнштейн успел к этому времени:
а) сформулировать специальную теорию относительности,
б) сформулировать закон соотношения массы и энергии,
в) создать теорию броуновского движения и
г) сформулировать фотонную теорию света.
Не приходится сомневаться, что тут кто-то похлопал его по плечу и сказал: «Послушай, Альберт, послушай, голубчик. Знаешь, умников ведь никто не любит, ты понял?» В разных прочих местах Оскар Уайльд напечатал «De Profundis» — из могилы, Пикассо перестал синеть и приобрел здоровый розовый цвет, между тем как Сезанн и Ибсен перешли от здорового розового к менее здоровому землистому. Э-э, то есть умерли. Извините. Хотел уведомить вас об этом как-нибудь помягче. Кроме того, в 1907-м недавно учрежденная Нобелевская премия по литературе досталась Киплингу, а в «художественном» мире много шума наделал кубизм, что и доказывается полотном Пабло «Порозовевшего» Пикассо «Les Demoiselles d’Avignon»[*] — в вольном переводе название это выглядит так: «Ну не нравитесь вы мне!» Что же до божественного мира музыки, так он, скорее всего, пребывает в блаженном неведении относительно козырного туза, который покамест прячет у себя в рукаве Густав Малер.
В последнее время жизнь Малера сотрясали бури. Когда умерла от скарлатины одна из его дочерей, Малер отчасти обвинил себя в том, что «искушал судьбу», написав «Kindertotenlieder» — «Песни мертвых детей». Теперь он перебрался из Вены в Америку, где ему еще предстоит дирижировать концертом Рахманинова, о котором я уже говорил. Итак, к 1907-му он работал в «Метрополитен-опера», спарингуясь с дирижером Артуро Тосканини и не испытывая от этого большого удовольствия. Впрочем, у него нашлось время, чтобы закончить Симфонию № 8, уже упомянутую КОЛОССАЛЬНУЮ «Симфонию тысячи». Она состоит из двух просто-напросто ГАРГАНТЮАНСКИХ частей.
