Менты и таксист оказались в коридоре.
— Ну что, мужики, штраф? — спросил водила у блюстителей порядка, обливавшихся потом.
— Да какой штраф… Я помню, свою когда вёз, — нарушил всё что можно. Бабы — это такое дело… Особенно когда с дитём, — пробасил рыжий коренастый хохол. — Твоя?
— Да нет, вызов поступил. Приезжаю — а там какая-то ненормальная орёт — вези её в церковь на Ржевку, у неё, мол, сын — Антихрист.
— Во дают! А эта что?
— Эта тоже сначала — в церковь давайте, в церковь… Но потом, как схватки начались, вроде как одумалась.
— А с той что?
— Ну, той по роже дал как следует.
— И правильно. Что только сейчас люди себе не выдумают!
— Кстати, по рации передавали, что в какой-то церкви на Ржевке пятьсот килограммов гексагена нашли.
— Да ну! — воскликнул таксист.
— Да, сначала решили, что там ложный вызов. Кто-то позвонил, сказал, что церковь собираются взорвать. Ну, наши поехали, думали, как всегда, шутят идиоты, а там, твою мать, такое творится!
— Что? — таксист весь засветился от любопытства.
— «Что-что»… Приехали с одной собакой, думали же, что шутка, а собака как из машины выскочила, так вся на лай и изошла. Наши репу почесали и на всякий пожарный вызвали подкрепление, передали, мол, не ложняк, поднимайте всех по тревоге. Туда через пятнадцать минут всех патрульных, всех фээсбэшников, всех сапёров согнали! Мы далеко были, потому не поехали. Да ещё ты тут! На ста двадцати по городу пилишь!
— Дак девчонка!..
— А мы что, знали? Ну ладно, зашли, значит, внутрь наши, а там у алтаря хрены какие-то толкутся, один американец, пастор типа. А в подвалах — фашисты сидят, гексагена турецкого тонна! Ни хрена бы не осталось ни от церкви, ни от этих христиан.
Таксист почесал затылок:
— А не туда ли и наша девица собиралась?
— Да даже если и туда, — вмешался в разговор длинный усатый мент, — у неё теперь будет занятие поважнее. Ребёнка-то надо кому-то растить. А то что — мы её щас упакуем, а дитё, не повинное ни в чём, без кормления останется? Не-е. Девку трогать не будем. Пусть живёт. Ребёночка нянчит.
Детский крик донёсся из родильной палаты.
Через минуту высунулась акушерка.
— Кто папаша-то из вас? — весело спросила она. — Ты, что ли? — ткнула она на таксиста. — Девочка у тебя, три семьдесят пять. Здоровая. Рад?
Таксист улыбнулся, на его глаза навернулись слёзы.
— Рад он! — вставил рыжий мент и хлопнул таксиста по спине. — Ну, бывай, брат!
[+++]
Несколько дней город переваривал новость о предотвращении чудовищного теракта. Арестовали Облонского и архимандрита Лазаря, последнего в тот же день лишили духовного сана, о чём высшее руководство РПЦ[6]сделало официальное заявление. Деятельность любых националистических партий, равно как и секты «Свидетелей», приостановили до решения суда. Началось долгое разбирательство.
Через три дня таксист приехал в тот самый роддом, куда отвёз Аню. Его встретила старушка-акушерка.
— Ушла девица… Оставила ребёночка… — и старая женщина тихо заплакала. — Что ж ты сразу не сказал, что не отец?
— Как ушла?
— Так… На следующий день мы ей дочку принесли кормить, а она говорит: не буду, чего мне грудь портить? Меня изнасиловали, я, говорит, вообще этой ублюдины не хотела. Представляешь, про родного ребёночка так! Я ей: «Сучка ты позорная! Изнасиловали тебя? Мало! Убить надо было!» А сама плачу. У моей дочки детей вон с мужем нету. Пять лет уже мыкается, по врачам ходит. А тут! От здорового ребёнка отказалась! Даже кошка так котёнка не бросит… Ох! — акушерка ещё пуще залилась слезами.
— А как назвали-то девочку?
— Назвали? А… Эту стерву, когда заявление писала, спросили: «Как назовёшь хоть, или будет Мария Родства Непомнящая?» Она так подумала и говорит: «Аней назовите, фамилия, говорит, тоже моя — Каренина». Мы ей: «А отчество? Ивановна?» Она отвечает: «Зачем Ивановна? Алексеевна она». Потом оделась во что было и ушла.
— Каренина Анна Алексеевна, значит? — таксист снова почесал в затылке. — Хорошее имя… Слушай, мать… Может, я её возьму? Сам тоже в детдоме вырос, знаю, что это такое. Всё равно один живу.
— А ухаживать кто будет? Кормить? Ты ж, поди, на работе! Что, будешь её с собой возить? Не дадут тебе её.
— Кто не даст?
— Социалка.
— Да… Вот так захочешь дело хорошее сделать, а тебе фигу.
Акушерка задумалась.
— Это ты сейчас хочешь, а как столкнёшься с пелёнками, болезнями, кормлением, так сам обратно и принесёшь.
Теперь задумался таксист.
В это время к выходу направлялась весьма колоритная семья — евреев-хасидов, тех, что с пейсами и прочим.
— Ох, ни фига себе! А это кто такие?
— Это Лев Самуилович Кальман с родней своей. У него тут уже четвёртый сын рождается. Я его, когда поздравляла, говорю: «Вот, Лев Самуилович, не каждому дано такое счастье. Целых четыре сына!» А он мне так хитро подмигнул и отвечает: «И это ещё не все. Была у меня по молодости женщина, Аня, — я так и запомнила, Аня, — у неё от меня тоже сын родился. Только не знаю, что с ним стало. Девица-то была непутёвая». Ох, милый, я тут тридцать лет работаю, такого повидала!..
Эпилог
Облонский и бывший архимандрит Лазарь получили по пять лет строгого режима. Долли развелась с мужем, окончательно разочаровалась в русских и уехала работать в Турцию горничной. Через полгода вышла там замуж за турка, растолстела до 90 кг, за что новый муж её обожает. Он даже усыновил Гришку, который получил новое имя — Ахмат и был обрезан в соответствии с требованиями Корана. Дарья обещала мужу, что сын никогда не узнает о том, что родился в России, и никогда не услышит от матери ни слова по-русски.
Аня Каренина, вставшая на ноги после паралича, вернулась домой, в пустую квартиру. Сильно пьёт и нигде не работает.
Вронский стал поп-звездой «второй величины» и секс-символом голубой тусовки, ведёт ужасно беспорядочную половую жизнь.
Алексей Левин женился-таки на Марии Николаевне, пригрозив брату лютой смертью, если тот не уступит ему жену. Женившись, Левин прекратил свой бизнес и уехал жить за границу. Говорят, что у него теперь свой банк на Каймановых островах.
Через месяц после отъезда молодожёнов ФСБ распутала дело о проститутках. За неимением трёх братьев Левиных посадила интеллигентного кандидата исторических наук Алексея Каренина. В тюрьме тот обратился в веру и стал упорядочивать свой труд «Быт и нравы древних руссов», который решил посвятить ни много ни мало — Иисусу Христу.
