— Всех нас.
— Мы твоя семья.
— Мы твои друзья.
— Мы те, кого ты любишь.
— И кто любит тебя.
— Другие мрут как мухи.
— А ты по-прежнему здесь.
— Мы по-прежнему здесь.
— Он всего лишь добыча.
— А ты хищник.
Хиро утешающе кладет мне на плечо руку:
— Оставайся той Рокси, которую я люблю. Той Рокси, которой я горжусь. Делай то, что ты делаешь лучше всего — забери остатки его боли.
И тогда я притягиваю Айзека к себе и целую в самый последний раз. Наши губы соприкасаются, и я чувствую мгновение, когда он перешагивает через край. Я ощущаю тот молчаливый миг, когда ничто не может остановить грядущего. Слишком много повреждений. Слишком много меня.
И в тот момент, когда он проскальзывает за точку невозврата, во мне что-то меняется. Происходит высвобождение. Освобождение. Словно якорь отцепляют от моей ноги. Я страдала, но больше не страдаю. Просто чудеса — открытая рана закрывается сама собой! А может, и не было никакой раны. Потому что я не ощущаю той боли, что чувствовала всего несколько мгновений назад. Я ощущаю… онемение.
Отдаленный вой сирен врывается в голые окна. Неважно. Я уже знаю, что медики не поспеют вовремя. Айзек сейчас едва может пошевелиться. У него нет сил, даже чтобы поднять или опустить веки. Они остаются полуопущенными.
— Здесь скоро будет Налоксон, — говорит Хиро.
— Он опоздает, — отвечаю я.
— Да, — соглашается он, — но я зачеркну имя этого парня только после официальной констатации.
Мысль о встрече с кузеном Нало, о его обвиняющих глазах заставляет меня пошевеливаться. Я бережно опускаю Айзека на грязный пол и отхожу.
«Нет… Останься со мной, — шепчет он — так тихо, почти беззвучно, что только самые восприимчивые уши могут услышать. — Я не хочу оставаться один».
Я колеблюсь, но лишь одно мгновение.
— Рокси, ты знаешь правила, — напоминает Хиро.
«Пожалуйста… Пожалуйста, не оставляй меня. Мне страшно…»
Да, я знаю правила. Мы можем привести их сюда. Можем ласкать и соблазнять. Можем утешать и дарить радость. Можем стать для них всем.
Но когда они умирают, они умирают в одиночестве.
Остальные уже ушли. Над Айзеком стоим только мы с Хиро. Мир Айзека постепенно тускнеет… а я вновь вижу VIP-салон и пень аяуаски, из которого уже начали прорастать свежие побеги.
— Прощай, Айзек, — говорю я.
Затем поворачиваюсь, и мы с Хиро уходим не оглядываясь.
Я очень хорошо делаю свое дело. Даже не просто хорошо — я лучшая. Мне нужны такие моменты, чтобы напоминать себе, что надо двигаться вперед и никогда не оглядываться. Я больше, чем жизнь и смерть. Я — пожар, что полыхает по всему миру. Все их попытки обуздать меня провалились. С какой стати мне этого стыдиться? Почему я должна жалеть о мальчишке, испускающем дух в темной комнате? Ведь это он пришел ко мне, а не я к нему. Он злоупотреблял мной. Так с чего мне проливать по нему слезы? Он пожал то, что посеял.
Оставляя за спиной свое последнее завоевание, я наслаждаюсь осознанием своей значимости и власти, которую она дает. Жизнь и смерть есть зеркало, в котором отражаюсь я, и я любуюсь собственным отражением, сытая и довольная.
Я выхожу из внутреннего святилища VIP-салона, и вокруг взрывается Праздник. Бас спускается до предельного низа, и его резонанс прогоняет остатки моих сомнений. Здесь нет места нежелательным воспоминаниям. Их тлеющие угольки уплывают прочь и угасают. Мои сородичи, поддерживавшие меня в темной комнате, разошлись по своим делам — все, кроме Мэри-Джейн, которая ждет меня. Она ласково кладет руку мне на плечо.
— Жаль, что все так получилось, — произносит она. — Если хочешь поговорить, я к твоим услугам.
Я озадачена. Что за чепуху она мелет?
— Поговорить о чем?
Она улыбается и убирает руку с плеча.
— Да так, ни о чем, забудь, Рокси.
Мэри-Джейн поворачивается и уходит, и как только она скрывается из виду, я устремляюсь в самую гущу толпы. Я сейчас в самом расцвете сил, и все это знают. Я повелительница мира. Ему ничего не остается, как поддаться моему тяготению.
35
И в
Сумерках
ЦЕЛый мир исч
Ез
Нет
АЙЗЕК
Айзек дышит медленно. Размеренно. Правда здесь некому замерять его дыхание. Он не может даже сказать, в сознании он или нет. Не знает, в каком он состоянии.
Знает лишь, что он в беде.
В шкафу Крэйга, как и надеялся Айзек, действительно прятались таблетки, и некоторые из них оказались как раз теми, что были ему нужны. Он принял не много — всего две. Одну разжевал, но во рту слишком пересохло, чтобы глотать, поэтому вторую он раскрошил в порошок и втянул носом. Ощущение было неприятное, пока не стало приятно.
И только проделав все это, Айзек вспомнил, сколько он принял до того.
И сейчас он, несомненно, в беде.
Так он позвонил 911 или это был только сон? И назвал им свое имя, правда? Но сейчас он и сам этого не помнит. Не может сфокусировать ни мысли, ни глаза. Сквозь полузакрытые веки все кажется размытым, туманным. Кажется, будто его ресницы набрали огромный вес — не поднять. Все тело стало слишком тяжелым, чтобы шевелиться. Как гравитация на поверхности Солнца. Но это Солнце не излучает свет, лишь серые тени плавают вокруг Айзека. На кратчайший миг ему чудится, будто на него со всех сторон смотрят глаза — равнодушные и при этом пронзительные. Ему снилось, что он был центром внимания, но сон испарился с последними отблесками сумерек, оставив его в полном одиночестве.
Айзек не чувствует ни рук, ни ног, но он пока еще не утратил обоняния. Плесень и гниль. Запах умирающего леса. Вот, значит, где он? В хижине на дереве, где прятался от мира? А почему тогда он не слышит шелеста листьев?
Это плохо, очень плохо. Надо было позвонить 911.
В его мозгу начинают вспыхивать образы. Нет, жизнь не мелькает перед его глазами. Скорее это похоже на пачку старых фотографий, развеянных ветром. Мимолетные, неясные промельки улетают прочь, забытые в тот же миг, когда о них вспомнили. У него нет рук, чтобы удержать картинки, и ветер уносит их в небо.
И вдруг посреди тишины разоренного дома он слышит приближающееся завывание сирены. Какое облегчение! Он все-таки позвонил! К нему едут! Они уже почти здесь!
Хорошо. Теперь он сможет двигаться дальше. Улучшит оценки в школе. Восстановит свое положение в команде. Вернет себе сердца друзей. Он рисует в уме образ родителей, которые сейчас не выносят его вида, но он искупит свою вину. Пойдет в колледж, сделает карьеру. Он будет конструировать самые восхитительные вещи на свете — воздушные чудеса, которые поднимут его вверх, в сияющее будущее.
