не пошевелили и пальцем. Просто стояли и пялились, перепуганный до печёнки! Всю работу выполнили два этих джентльмена с острогами!
Лэйд поморщился.
— Это не в Его духе.
Кажется, Воган растерялась.
— Что?
— Не в его духе, — спокойно повторил он, не в силах оторвать взгляда от поверженного гиганта, по которому, точно муравьи по мёртвому жуку, расхаживали братья Боссьер, — Левиафан любит в равной мере все жанры, от водевиля до драмы, а частенько изобретает собственные. Но это… Такая короткая бесхитростная оперетка не в его духе.
Один из братьев Боссьер, ворочавший застрявшим в глазнице шлема гарпуном, наконец смог вытащить своё оружие.
— Tout va bien. Mort[142]! — буркнул он, с отвращением глядя на стекающую на пол зловонную массу, похожую на испорченное оливковое масло с тёмными сгустками сгнившего жира.
— Comme un poisson-chat mort[143]! — отозвался второй, тот, что бродил вокруг распростёртого тела, сплёвывая и что-то ворча себе под нос.
— Tout à fait raison, messieurs. Et pendant très, très longtemps[144].
Лэйд не сразу понял, кто из братьев это сказал. И только мгновением позже, заметив посеревшие остановившиеся глаза обоих Боссьер, вдруг понял — их рты оставались закрыты. Это сказали не они. Это…
Тот, что стоял с перепачканным гарпуном — Анри? Рене-Эмиль? — не успел даже пошевелиться, только шевельнул губами, будто намереваясь издать какой-то звук. Может, ещё один боевой клич. Может, предостерегающий крик. Но не успел издать никакого.
Потому что лапа Бредбедла, лежавшая на полу точно мёртвая стальная змея, хлестнула его поперёк живота, вышибая дыхание. Гарпун, которым он попытался было прикрыться в последний миг, хрустнул, разламываясь пополам, точно тонкий щегольский стек, а вместе с ним хрустнули и его руки, вывернувшись под неестественным углом.
— Простая и безыскусная физическая сила… Это так банально, джентльмены, так неизобретательно. Боюсь, вы немного разочаровали меня.
* * *
Охотник с переломанными руками, чьё имя Лэйд так и не успел узнать, выронил своё некогда грозное оружие, сделавшееся бесполезным. Наверно, удар повредил его лёгкие или грудную клетку, потому что он не мог издать ни звука. Лишь беззвучно открывал и закрывал рот, что в сочетании с выпученными глазами производило жутковатое и вместе с тем забавное впечатление — будто он пытался изобразить рыбу. Когти Бредбедла разомкнулись с сухим металлическим звуком, а потом сомкнулись на его подбородке, раздавив его вместе с ключицами и кадыком, превратив нижнюю часть его лица в однообразное булькающее месиво.
Бредбедл поднялся на ноги легко и почти изящно для существа таких габаритов и форм. Его неуклюжесть исчезла без следа, стальные сочленения работали почти беззвучно, и только потёки густой илистой жижи из прорех в броне немного портили впечатление.
— Физическая сила… — пробормотал он, его глухой лязгающий голос внезапно показался Лэйду вкрадчивым, едва ли не мелодичным, — Тот, кто ею наделён в избытке, обычно одержим гордостью и жить не может без того, чтобы не демонстрировать её на каждом шагу. Но стоит ей обернуться против него самого… Как беспомощен он становится! Как хрупок, жалок и уязвим! Точно насекомое, сжатое в пальцах…
Он вздёрнул трепыхающегося человека в воздух, легко, как пушинку. Тот сучил ногами, захлёбываясь собственной кровью, переломанные руки бессмысленно дёргались. Лэйд надеялся на то, что сознание уже вытеснено из умирающего тела болью и это лишь агония, но к своему ужасу увидел глаза Боссьера — широко раскрытые, будто кричащие, сделавшиеся похожими на треснувшие алые самоцветы.
Бредбедл с хрустом вмял его в стену. Удар выглядел небрежным, но сила, вложенная в него, была чудовищной, стократ большей, чем требовалось для того, чтобы вытряхнуть из этой изувеченной человеческой оболочки тлеющие в ней остатки жизни. Бедняга превратился в подобие раздавленного комара — вмятый в камень ком бесформенной плоти с торчащими из неё лопнувшими костьми.
Воган завизжала. Ледбитер испуганно охнул.
— Будем считать, что мы закончили с этим. Ах, простите… Закончили наполовину.
Бредбедл повернулся к уцелевшему охотнику и сделал приглашающий жест стальной лапой.
— Je vous invite, Monseigneur[145].
Тот сглотнул, с ужасом глядя то на бронированную громаду, то на гарпун в своих собственных руках. Страшная смерть брата оглушила его, он двигался медленно и неловко, а оружие держал так, словно взял его впервые.
Что-то в нём надломилось, он словно растерял всю свою сноровку, весь опыт. Его выпады больше не были стремительными и смертоносными, они выглядели неуклюжими, растерянными, по-детски слабыми, Бредбедл отбивал их играючи, даже в насмешливой манере, двигаясь точно фехтовальщик в фарсовой пьесе, нарочито пританцовывающей вихляющей походкой.
Это был не бой, это была игра. Бредбедл без труда встречал всякую атаку, так легко отбрасывая грозный прежде гарпун, будто его держала мышь. Кажется, он даже пританцовывал, негромко напевая что-то себе под нос. И это сказывалось на его противнике сильнее, чем самые ужасающие угрозы и проклятья.
Младший Боссьер — если он действительно был младшим — выдыхался с каждой атакой, так стремительно, будто сам весил пятьсот фунтов. Он задыхался, спотыкался, беспомощно оглядывался, стискивал зубы… Тщетно. Он не только не мог дотянуться до уязвимых мест чудовища, но и сам всё больше подставлялся, не замечая того.
Игра. С самого начала — дьявольская игра…
Бредбедл забавлялся минуту или две, после чего со скрежетом зевнул. От этого звука, жуткого и протяжного, как у старого корабельного ревуна, внутренности оставшегося Боссьера должны были сплавиться, превращаясь в жидкий воск…
— Кажется, гости начинают скучать, — заметил Бредбедл, — Не будем злоупотреблять их терпением, господин Боссьер. Если вы не против, я бы хотел завершить представление, тем более, что ничем новым вы меня не удивите. Хотите сделать это сами или предоставите мне?..
Нервы Боссьера не выдержали.
Выкрикнув какое-то нечленораздельное ругательство по-французски, он устремился в атаку с яростью, рождённой скорее отчаяньем, чем тактическим расчётом. Его удары сыпались на броню беспорядочно и вразнобой, он словно не фехтовал, а беспорядочно колотил палкой по бочке, неудивительно, что смертоносное остриё беспомощно соскальзывало с бронированных пластин, не в силах даже их оцарапать. Бредбедл позволил ему атаковать трижды, всякий раз легко уклоняясь, затем пробормотал:
— Ну, кажется, довольно…
Прежде чем его противник понял смысл сказанного, Бредбедл шагнул вперёд, занося лапу. В этом чудовищном скафандре даже сам Джеймс Харви д’Эвиль[146] двигался бы как мучимый подагрой престарелый калека, но этот выпад даже стороннему наблюдателю показался бы чертовски — противоестественно — быстрым.
Удар был аккуратным и точным, ровно по темени. Он не выглядел сильным, Бредбедл будто бы играючи коснулся головы Боссьера, но Лэйд отчётливо услышал хруст вроде того, который издаёт сваренное вкрутую яйцо, если ударить по нему ложкой.
Голова Боссьера лопнула, легко сминаясь, из глазниц плеснуло грязно-розовым и серым, челюсть, хрустнув, разломилась пополам. Охотник покачнулся и какое-то ужасающее мгновение словно бы силился устоять на ногах, но Бредбедл, вздохнув, аккуратным тычком
