Все это стоило мне немало времени и скорее занимало мой ум и помогало выплеснуть эмоции, чем продвигало к цели вернуть свою любовь. Я начал писать ей письма. От страданий они получались пронзительными и полными боли. Я писал их на тетрадных листах и бросал в почтовый ящик. Аль на них не отвечала, а я не переставал писать.
Еще я самовыражался под ее окном. Я купил баллон с краской и написал на асфальте:
«Я тебя любить не перестану. Л.»
Краска оказалась какая-то ненадежная и быстро линяла, особенно в питерском климате, и я периодически обновлял ее, как статус в соцсети.
«Я ни о чем так сильно не жалел! Умоляю, прости! Л.»
«Я так скучаю, ты не представляешь! Л.»
«Дай мне шанс! Я докажу. Л.»
Причем, это была та самая дорога, по которой шел поток в школу и обратно. Вскоре люди начали шушукаться, кто этот Л и кому адресованы послания? Что между этими двумя произошло и почему так долго она этого Л не прощает?
Поскольку у Аль не было подруг, никто не знал, где именно она живет, да и то, что я живу с ней в одном доме, тоже никто, кроме Семена, был не в курсе, на нее не думали. Я стал героем романтичных баек. Сначала все гадали и пытались выяснить, кто живет в окнах напротив надписи, у Альбины спросить было некому. А потом распространилась версия, что надпись не для окон, она написана на дорожке для одной из тех, кто ходит по ней в школу. И эта идея всех потрясла. Поголовно нашкодившие парни начинали присваивать авторство себе, и куча парочек перемирились из-за моих романтичных выходок, все, кроме меня.
Я отсылал ей цветы раз в неделю, в субботу утром. Иногда это были пирожные, иногда фрукты. В каждом послании была записка: «Прости». Свои заработки я промотал за считанные недели. А в ответ тишина. Если бы я увидел хоть какой-то прогресс, если бы только знал, что ей все это не до фонаря! Меня снова стремительно утягивало в депрессию.
И тогда в коридорах школы появился страдающий менестрель. Сейчас вспоминаю и хочется пробить себе фейспалмом лоб! Какой я был трагично-пафосный, такой страдающий одиночка. К тому моменту все уже догадались, что мы с Альбиной расстались, и я вновь ловил на себе заинтересованные взгляды старшеклассниц. Но что началось, когда я садился с черной гитарой, в косухе и с прической под Бэкхема на подоконник и начинал наигрывать вступление к «Don’t cry»… Семен чуть не визжал от восторга! Вокруг нас немедленно образовывалась толпа, преимущественно девчачья, и вот она, магия, когда у тебя нет голоса, но есть гитара, всегда найдется солистка, которая споет за тебя, но героем все равно будет парень с гитарой.
Хитом стал Рождественский. Когда под мелодичный перебор я проникновенно и бархатно заводил:
Я в глазах твоих утону, можно?
Ведь в глазах твоих утонуть – счастье!
Подойду и скажу: Здравствуй.
Я люблю тебя… это сложно.
Никто не подпевал, девочки смотрели на меня во все глаза, текли и млели от текста и голоса. А я произносил строчка за строчкой и представлял, что меня слушает только она. Одна. Которую так сложно любить.
Однажды она шла по коридору как раз, когда я завел эту свою любимую. Остановилась невдалеке, на меня не смотрела, но слушала. У меня в груди задрожало. Я уставился на нее и продолжал:
Я хочу быть с тобой долго
Очень долго…
Всю жизнь, понимаешь?
Я ответа боюсь, знаешь....
Ты ответь мне, но только молча,
Ты глазами ответь, любишь?
Она как будто вздрогнула или мне показалось. Подняла взгляд и пересеклась с моим. Я продолжал, а у самого пальцы тряслись от эмоций и волнения.
Если да, то тогда обещаю,
Что ты самой счастливой будешь…
Она вспыхнула, опустила глаза, вцепилась в свои пальцы.
Если нет, то тебя умоляю,
Не кори своим взглядом,
Не тяни своим взглядом в омут,
Пусть другого полюбишь, ладно…
А меня хоть немного помнишь?
Она повернулась к плечу, как будто прятала накатившие слезы, поднесла руку к глазам, вытерла. Я соскочил с подоконника прямо в толпу и продолжил куплет, пытаясь пробиться к ней. Но зрители не пропускали, обступили молчаливой стеной.
Я любить тебя буду, можно?
Даже если нельзя, буду!
И всегда я приду на помощь,
Если будет тебе трудно!
Последний аккорд сорвался с пальцев, она посмотрела мне в глаза, будто сейчас даст ответ, и в эту самую секунду… о, я король неудачников… на меня налетел кто-то, я так и не понял, кто это была, что на нее нашло… видимо, чувства, которые я вложил в слова для Альбины, покорили не то сердце. Чьи-то девичьи ручки схватили меня за лицо, пригнули ниже и я, не успев ничего понять, ощутил на своих губах поцелуй. Аль побледнела, отвернулась, бросилась бежать, я в мгновенье оттолкнул поклонницу, перебросил гитару за спину и пробил толпу собой, погнался следом.
– Аль! ПОДОЖДИ! – заорал я на весь коридор.
У нее не было шансов, я бегал гораздо быстрее. Догнал, схватил, прижал к стене, заключив в пространство между упертыми в стену ладонями. Наклонился, навис над ней, пытаясь заглянуть в лицо. Она зажмурилась, отвернулась, стараясь меня оттолкнуть и вырваться. Ага, конечно!
– Пожалуйста… пожалуйста! – повторял я дыханием в ее волосы, словно во сне прикасаясь к ним носом, губами.
Меня всего окутывало волнами щемящего волнения и восторга, страха, смешанного с блаженством. Я так давно к ней не прикасался. Так давно не говорил с ней, а в тот момент все выскочило из головы, хотелось просто обнять без слов и держать, не отпускать, никогда не отпускать.
– Оставь меня, – простонала она, толкая ладошками в грудь.
– Почему? Мне никто не нужен. Никто, только ты…
Я отнял одну руку от стены, прикоснулся к ее затылку, погладил вниз, по шее, по спинке. Она дернулась, изогнулась, избегая прикосновения.
– Я не хочу! – воскликнула она, срываясь на рыдания. – Мне слишком больно. Просто оставь меня в покое!
– Я не могу, – честно признался я. – Я хочу быть с тобой и сделаю для тебя все, если позволишь.
– Не надо!
Она закрыла лицо руками, продолжая плакать.
– Не плачь… – сквозь спазм в горле произнес я. – Я все исправлю. Всю жизнь буду исправлять, клянусь! Ты будешь со мной счастлива. Обещаю.
