Ткачёву, то есть к конкурентам в борьбе за лидерство в европейском рабочем и социалистическом движении[1193].
На Карла Маркса большое влияние оказали идеи Дэвида Ур-кварта, с которым он познакомился в Лондоне, где в 1849 году получил политическое убежище. Именно под его влиянием Маркс начал кампанию против России как врага свободы и стал писать памфлеты, направленные против нашей страны и внешней политики Пальмерстона[1194], обвиняя его, как и Уркварт, в том, будто он является тайным агентом царя. Как отмечал М. Малиа, этот экономический материалист настолько увлёкся, что не заметил: «мессианское» стремление России к мировому господству не соответствует представлениям о статичном восточном деспотизме[1195].
В начале 1856 года Маркс задумал работу по истории русско-английских отношений в XVIII веке. По сути, он написал памфлет военного времени, опубликованный в газетах Уркварта «Шеффилдская свободная пресса» и «Свободная пресса». Как отмечал А. И. Герцен, Уркварт, «думавший и открыто говоривший, что от Гизо и Дерби до Эспартеро, Кобдена и Маццини все — русские агенты», был просто кладом «для шайки непризнанных немецких государственных людей, окружавших неузнанного гения первой величины — Маркса»[1196].
В этой работе, которая вышла под названием «Разоблачения дипломатической истории XVIII века», Маркс предстаёт вовсе не оригинальным пропагандистом, он транслирует уже сформировавшиеся стереотипы[1197]. По Марксу, «колыбелью Московии было кровавое болото монгольского рабства, а не суровая слава эпохи норманнов». Современная Россия, по его мнению, есть не что иное, как «преображённая Московия»[1198]. Стремление России овладеть Константинополем является лишь продолжением политики Рюриковичей, перенёсших свою столицу из Новгорода в Киев, чтобы быть поближе к Византии. Византия стала образцом русской религии и цивилизации, а также целью вечных устремлений России: «Если современная Россия жаждет овладеть Константинополем, чтобы установить своё господство над миром, то Рюриковичи, напротив, из-за сопротивления Византии и Цимисхии[1199] были вынуждены окончательно установить своё господство в России»[1200].
Маркс, как и все типичные пропагандисты, пишет о неизменности московских порядков со времён Ивана III. Современная российская дипломатия, по его мнению, восприняла все повадки Ивана III: «Некоторые постоянно употребляемые современной русской дипломатией выражения, такие как великодушие, уязвлённое достоинство властелина, заимствованы из дипломатических инструкций Ивана III»[1201]. Более того, по Марксу, между политикой Ивана III и политикой современной России существует не просто сходство, а тождество[1202]. Политика Ивана Калиты, Ивана III, Петра Великого и современной ему России неизменна: «как бы ни менялись название, местопребывание и характер используемой враждебной силы», суть остаётся той же[1203]. Однако именно Петра I Маркс называет «творцом современной русской политики»: он лишил московитов старого метода захватов чисто местного характера, «стал преследовать более широкие цели и стремиться к неограниченной власти <…> Он превратил Московию в современную Россию тем, что придал её системе всеобщий характер, а не тем лишь, что присоединил к ней несколько провинций» [1204].
При этом «если московитские цари, осуществлявшие свои захваты, главным образом используя татарских ханов, должны были татаризировать Московию, то Пётр Великий, который решил действовать, используя Запад, должен был цивилизовать Россию»[1205]. Война со Швецией, отмечает Маркс, стала главной войной Петра: «Всё, что он создал, зависело от завоевания балтийского побережья». В результате «превращение Московии в Россию осуществилось путём её преобразования из полуазиатской континентальной страны в главенствующую морскую державу на Балтийском море»[1206].
Общий итог размышлений Маркса таков: «Московия была воспитана и выросла в ужасной и гнусной школе монгольского рабства <…> даже после своего освобождения Московия продолжала играть свою традиционную роль раба, ставшего господином.
Впоследствии Пётр Великий сочетал политическое искусство монгольского раба с гордыми стремлениями монгольского властелина, которому Чингисхан завещал осуществить свой план завоевания мира»[1207].
Как видим, весь набор классических штампов о России у Маркса присутствует, и в этом отношении его концепция не отличается новизной. Во многом он лишь транслирует идеи Уркварта. Но если Уркварт остался в истории антирусским пропагандистом, то русофобская в своей основе концепция Маркса и Энгельса была взята на вооружение в самой России.
Войны рано или поздно заканчиваются. Подписанием Парижского мирного договора 1856 года завершилась Крымская война, результаты которой были для России не столь тяжёлыми, сколь унизительными. Однако изменился ли взгляд на Россию по её окончании, когда отношения между Россией и Европой начали восстанавливаться?
Глава 9. МИР ПОСЛЕ КРЫМСКОЙ ВОЙНЫ
И НОВЫЕ «РУССКИЕ УГРОЗЫ»
Польское восстание 1863 года и «Мученица Польша» Жюля Мишле
По окончании Крымской войны отношения между Россией и европейскими державами начинают быстро восстанавливаться. Император Наполеон III, взявший курс на примирение и тесное сотрудничество с Россией, видел в ней влиятельного союзника в игре против Австрии, который мог также противостоять чрезмерно усилившейся Великобритании[1208].
Изменению взгляда на Российскую империю способствовали и перемены в её внутренней жизни, а именно Великие реформы императора Александра II. Эта «революция сверху» привела к тому, что Россию начинают воспринимать как европейскую державу, — и разрыв между ней и Западом резко сокращается. В то же время для тех, кто был разочарован в западной цивилизации, архаичное сельское русское общество казалось оазисом первобытной славянской души, духовного начала, быстро исчезающего в индустриальном и городском мире Европы[1209].
Однако Запад никогда не был единым целым, и Европа англофранцузская и австро-германская смотрели на Россию по-разному. Кроме того, если для либеральной Европы Россия становится не более чем предметом исследования, то отношение европейских левых было весьма двусмысленным: социалисты ненавидели российское самодержавие, но в то же время полагали, что в России мог разгореться большой революционный пожар[1210], который её бы и ослабил.
Но ожидаемого сближения между Россией и Европой не состоялось: польский вопрос в очередной раз спровоцировал мощную волну антирусских настроений, и наиболее ярко это проявилось во Франции.
Вторая империя во главе с Наполеоном III унаследовала от прежних режимов устойчивые полонофильские настроения, и император был вынужден считаться с ними в ещё большей степени, чем король Луи-Филипп Орлеанский. В то же время Наполеон III, как и его дядя, был прагматиком, поэтому своей главной задачей считал освобождение Франции от ненавистной Венской системы, а не помощь полякам[1211]. Так европейцы воспринимали польские дела и прежде, Польша была для них лишь разменной монетой в европейской политике и в отношениях с Россией, однако фактор общественного мнения сбрасывать со счетов было нельзя.
В 1860–1861 годах в Царстве Польском развернулось широкое манифестационное движение,
