Вопрос не требовал ответа, а потому она тут же приказала своим помощникам провести «полную перепись стульев». Я остался стоять на крыльце вместе с серым.
— Привет, — сказал я. — Я Эдвард Бурый.
— Привет. — Он подозрительно поглядел на меня.
— Это по заданию Главной конторы, — пояснил я, чувствуя себя глуповато.
— Что дает вам право рыться в моем доме?
— Каждый, кто проводит перепись, считается агентом Главной конторы и имеет право входить в жилище.
— Гм, — с сомнением промычал он. — Это вы запускаете Клуб вопрошающих?
— Надеюсь.
— Тогда не спросите ли вы, почему Прежние устанавливали краны отдельно для горячей и холодной воды?
— Почему бы вам самим не спросить на первом заседании? Не уверен, что у меня будет возможность.
Через несколько минут желтые вывалились наружу, зарегистрировав семь стульев, две софы и табурет для пианино.
— Спасибо, что уделили нам время, — максимально вежливо поблагодарил я и нагнал Гуммигутов с Банти — те подходили к следующей двери.
Их появление уже привлекло внимание серых, и на улице собралась небольшая группка. Стоял самый разгар дня, и зона была почти пустынна. Получается, желтые не собирались проводить перепись в тот час, когда люди сидят по домам.
Госпожа Гуммигут постучала в дверь. Открыла молодая женщина, которая уставилась на префектшу так дерзко, что вне Серой зоны это немедленно закончилось бы снятием множества баллов.
— Перепись стульев. По приказанию Главной конторы.
Серая оглядела каждого из нас по очереди.
— Ага. А я цветчик.
Кортленд не смог вынести такого нахальства.
— Ты хочешь сказать, Венди, что моя мать лжет?!
— В нашу пользу издано не так много правил, — ответила та. — Но правило о неприкосновенности жилища — одно из них.
— Бурый, покажи Венди свое разрешение на перепись, — велела префектша.
Я сказал, что не захватил его с собой, — но оно, как по волшебству, возникло в руках у Банти.
— Я позволила себе взять разрешение из твоей спальни. — И она протянула мне документ.
— Кажется, все в порядке, — пробормотала серая, внимательно изучив бумагу.
Желтые вошли, не произнеся ни слова. На этот раз они вели себя осторожнее, словно опасались обнаружить под ковром в холле ловушку бандитов или что-нибудь еще.
— Извините за все это, — сказал я Венди, когда мы остались вдвоем в холле.
Она ничего не ответила и не спускала с меня гневного взгляда, пока желтые не вернулись, переписав стулья.
— Послушайте, — обратился я к госпоже Гуммигут, уже стоявшей у очередной двери, — выходит как-то неудобно. Почему бы просто не спрашивать серых, сколько у них стульев?
— Это будет пустой тратой времени, — отчеканила Банти. — Серые — самые отъявленные лжецы.
— А тебе вообще необязательно здесь быть, — заметила маленькая юная Пенелопа, противная, как Салли, Кортленд и Банти, вместе взятые. — Можешь ушлепывать домой. Пусть серьезную перепись проводят профессионалы.
— Я останусь, — сказал я.
Госпожа Гуммигут невнятно хрюкнула, постучала в дверь и отпрянула, когда на пороге появилась Джейн.
— Ну-ну, — сказала та, — годами в Серой зоне не было ни одного желтого, а теперь сразу четыре!
— Это не твой дом, Джейн, — подозрительно заметила госпожа Гуммигут.
— Гниль съела твой цвет, Гуммигут.
Все резко вдохнули, уязвленные не самим оскорблением, а полнейшим отсутствием уважения, которое за ним стояло.
— Три дня до ночного поезда, — заметила Салли, — и все еще упорствует. Мне жаль твоего наставника в перезагрузке. Не забывай, для самых закоренелых есть Магнолиевая комната. Покажи ей свою бумагу, Бурый.
Джейн прочла разрешение и пропустила желтых.
— Что случилось, Джейн?
— Я позволила тебе использовать мое имя?
— Нет.
— Вот и не используй. И я хочу, чтобы ты остановил все это.
— Я не властен над желтыми.
— Ну же, красный, прояви немного твердости для разнообразия. Скажи, что ты обо всем этом думаешь.
Я глубоко вздохнул.
— Я хочу, чтобы ты отправилась со мной в Верхний Шафран.
— Повторяю: я против смерти на первом свидании.
— Ты можешь набрать баллов. Ты можешь избежать перезагрузки. Ты же сама говорила, что сбежать при помощи конвейера, например, в Ржавый Холм — это не идеальный вариант.
Мимо нас прошел Кортленд. Джейн подставила ногу. Он споткнулся, смерил Джейн взглядом и проследовал в подвал.
— Остерегайся его. Все мигом пойдет на беж, когда его мать уйдет на пенсию. Нам с тобой надо о нем позаботиться.
— Что это значит?
— Давай уберем его. Ты и я. Вдвоем. Этот день станет первой памятной датой.
— Извини, — я надеялся, что она просто смеется надо мной, — я против смерти на первом свидании.
Джейн расхохоталась — самым восхитительным образом. Затем ее внимание привлекли желтые, которые открывали шкафы, выдвигали ящики «в поисках складных стульев», как они выражались. Джейн наклонилась ко мне и с нажимом сказала:
— Развлечение закончено. Ты должен остановить все это!
— Но я провожу перепись стульев. Это приказ Главной конторы.
— На хрен Главную контору. Ты вправду думаешь, что желтые считают здесь стулья?
— А что еще они могут делать?
Джейн вздохнула:
— Это кампания по снятию баллов, дурачок. Они используют твою перепись стульев как предлог для того, чтобы порыться в наших вещах и найти нарушения. Чем больше найдут, тем больше нам придется работать, чтобы вернуть баллы. Но они могут делать это только во время переписей, утвержденных Главной конторой. Таковы правила.
— Я отправляюсь завтра в Верхний Шафран.
— Вот именно поэтому. Перепись заглохнет вместе с твоим исчезновением, и они хотят использовать эту возможность. Но вот в чем дело: тут есть вещи, которых они не должны найти. Вещи, которые должны оставаться спрятанными. Если желтые отыщут их, то останутся в зоне — лежать в чьем-нибудь дворике. Может, нам это сойдет с рук, а может, и нет. Ты хочешь, чтобы на твоей совести была гибель четверых желтых?
— Это что, розыгрыш?
Джейн уставилась на меня. Ясно, что это был не розыгрыш.
— Что у тебя за секрет, ради которого ты готова на убийство? — спросил я.
— Останови обыск, красный. Ты можешь спасти жизнь четырех человек, которых не слишком любишь и которые причиняют нам неслыханные страдания. Своеобразная этическая дилемма.
