антисоветские группы, подчиненные РОВСу, находятся на нашей территории?
Миллер отрицательно подвигал перед собой ладонью:
– Никаких.
– Быть того не может!
Миллер подумал, подумал и заявил:
– Знаете, молодой человек, я не буду отвечать на ваши вопросы, пока вы не дадите мне возможность связаться с моей женой.
– Это не в моей компетенции, – проговорил следователь, четко печатая слова, глянул на Миллера в упор. У него был особый взгляд – он мог смотреть на человека и одновременно – сквозь него. – Такие вопросы решаю не я.
– Так передайте мою просьбу наверх, – проговорил Миллер.
– Ладно, – односложно отозвался следователь и прекратил допрос.
Миллер поднялся – его должны были отвести в камеру, глянул на Власова испытующе, засек что-то угрожающее и сгорбился невольно, ожидая, что следователь наконец-то ударит его, но тот лишь нажал на кнопку звонка и отвернулся от Миллера, словно бы генерал больше не представлял для него интереса.
Первый допрос состоялся еще двадцать девятого сентября тридцать седьмого года – ровно через неделю после того, когда он так опрометчиво отправился на свидание, назначенное на углу двух улиц. С тех пор прошло вон сколько времени.
– Я постараюсь сделать все, что от меня зависит, – неожиданно пообещал следователь.
– Велите подать мне в камеру бумагу, – попросил Миллер.
– Зачем?
– Я постараюсь ответить на ваши вопросы письменно.
Следователь глянул на генерала мрачно, в глазах у него застыли недобрые тени.
– Хорошо, я распоряжусь, – наконец произнес он.
В камере Миллер повалился на нары, застеленные плохоньким одеялом, буквально светящимся насквозь, заложил руки за голову. В прошлой жизни к нему много раз приходили люди, самые разные, которые предлагали объединить РОВС с некими могущественными организациями, чтобы вместе бороться против Советов, но в большинстве своем это были обычные неудачники либо некие проходимцы, жаждущие погреть руки на политическом костре и наполнить свой кошелек хрустящими банкнотами, и Миллер старался всякий раз мягко, чтобы никого не обидеть, выпроводить эту публику из своего кабинета.
Первым таким ходоком был генерал Глазенап[48] из «армии Кирпича», как высший офицерский состав называл Николая Николая Юденича[49]; ныне уже, к сожалению, покойного, – Глазенап расстался с Юденичем еще в Эстонии. Придя к Миллеру, Глазенап говорил о том, что у него есть связи с офицерским подпольем в России, – преданных людей там много, и если ему будет оказана финансовая поддержка, он через три дня окажется в Петрограде, ставшем ныне Ленинградом, и поднимет местное население на восстание.
– Через три недели в России будет новая власть, – обещал он. – Главное сейчас – достать деньги. Несколько десятков тысяч франков.
Глазенап говорил убедительно, горячо, не поверить ему было нельзя, и Миллер решил доложить об этом визитере Врангелю.
Ответ Врангеля был короток:
– В переговоры с Глазенапом больше прошу не вступать.
Исполнительный Миллер так и сделал.
В тридцать первом году, когда Миллер прилетел в Белград, к нему явился некий Маслов, представившийся председателем Крестьянской партии, – очень говорливый оказался господин, он предложил объединить его партию и РОВС в один боевой кулак. Посетитель довольно убедительно, – но очень долго – рассуждал о том, что крестьяне ныне составляют основную массу населения в Советском Союзе, поэтому они хоть сегодня готовы поддержать Крестьянскую партию, жаждущую свергнуть власть большевиков. Правда, ставят одно условие – чтобы их «родная» партия была объединена с РОВСом. Такой же точки зрения придерживался и сам Маслов.
Главной силой в советской стране, даже более мощной, чем армия, Маслов считал крестьян, уверял, если крестьяне поднимутся – а они по его призыву обязательно поднимутся, – то вся большевистская верхушка будет вывезена на навозной тележке в поле. Вместе с червяками и свежим коровьим пометом.
Миллер внимательно выслушал посетителя, захлебывающегося от восторга, и спросил спокойно, довольно холодным тоном:
– Кого вы склонны считать главной движущейся силой новой организации?
Маслов ответил, не задумываясь:
– Крестьян-эмигрантов.
Миллер отрицательно качнул головой:
– Насколько мне известно, среди крестьян нет эмигрантов.
– Ну как же! – горячо воскликнул Маслов и в следующее мгновение умолк. Вид у него сделался растерянным: а ведь среди эмигрантов действительно не было крестьян.
– Если у кого-то в паспорте и написано, что он – крестьянин такой-то губернии, то эмигрировал он на Запад совсем не как крестьянин – как солдат белой армии…
Маслов продолжал молчать. Без всяких уточняющих и наводящих вопросов было понятно, чего ему надо… Денег.
– Давайте отложим наш разговор до Парижа, – предложил Миллер и, поскольку Маслов продолжал молчать, вежливо наклонил голову, прощаясь с ним.
Он думал, что никогда больше не встретит этого человека, но не тут-то было: Маслов принадлежал к категории людей, которые, если их выгоняют за дверь, влезают в дом через форточку.
Однажды – это было зимой тридцать третьего года – Миллер обнаружил Маслова у себя на кухне в парижской квартире: тот, расплываясь, будто блин, который намазали сметаной, что-то ворковал на ухо экономке, довольно смазливой француженке; увидев Миллера, он вскочил и лихо стукнул задниками лакированных галош.
– Пройдемте ко мне в кабинет, – сухо велел ему Миллер.
Гость, подмигнув экономке, поспешил переместиться в кабинет председателя РОВСа, по самый потолок заставленный книгами.
– Ну-с, я вас слушаю, – сухо и сдержанно произнес Миллер.
– Я нашел деньги для борьбы с советской властью, – с пафосом воскликнул Маслов. – Большие деньги.
– И-и… кто же их дает вам? – с улыбкой спросил Миллер.
– Английская герцогиня Атольская.
– Не слышал о такой.
– Атольская тесно связана с группой крупных финансистов. Финансирование будет надежное, деньги польются широким потоком. Условие одно, прежнее, что было и раньше: две самые крупные русские организации должны быть объединены…
– Какие организации?
– Крестьянская партия и РОВС.
РОВС, конечно, был крупной организацией, но вот «Крестьянская Россия», которую представлял этот господин… В многочисленности и весе этой партии Миллер не был уверен.
Чутье его не подвело: вскоре он узнал, что Маслов – это обыкновенный щипач, жулик, специалист по мелкому, не самому умному на свете мошенничеству: чтобы добыть деньги, он готов был объединить кого угодно с кем угодно, румынского короля с мотоциклеткой, а албанского феодала с ангорской козой, лишь бы это дело принесло «бакшиш» – желательно монетой звонкой золотой чеканки. Иногда обман ему удавался, и Маслов торжествовал…
– Что вы можете сказать о белой эмиграции, находящейся ныне в Китае, в частности в Харбине? – спросил у Миллера следователь.
– Контакты у Парижа с Харбином были очень слабые… Это дело не сложилось.
– А если поточнее?
– В тридцатом году генерал Дитерихс[50], возглавлявший Дальневосточный отдел РОВСа, сообщил мне из Шанхая, что в приграничной полосе в Сибири, в Приморской области, в Приамурском крае и в Забайкалье вспыхнуло восстание, и просил поддержать его. Вопрос сводился к поддержке деньгами и людьми. Еще – оружием…
Миллер замолчал, следователь нетерпеливо пристукнул карандашом по столу.
– Что было дальше?
– Дайте вспомнить. Дальше Гире Михаил Николаевич – он был председателем Совещания послов – высказался против денежной помощи, причем сделал это очень резко, категорично. Что же касается помощи оружием, то очень скоро выяснилось, что ни в одном европейском порту мы не можем погрузить оружие на борт судна – все порты по рукам и ногам
