— Нас ждут, — уверенно послал я встречный пакет. — Думаю, мы-то для них — как на ладони. Но я рассчитываю на неутолимое любопытство нашего Лиета. Он не погнушался отправить своего лучшего, какое там — единственного агента, свой ключ к власти, на поиски мифической богмашины, основываясь только на расчетах полусумасшедшего прекурсолога. При том, что вместе с Габриэлем в его полной власти оказывалась Пенроузовская Академия и любые разработки можно было форсировать… такой человек не убьет нас, покуда не узнает, почему мы еще живы.
— Вы поступили бы иначе? — полюбопытствовала Новицкая.
— Я? Запустил бы турбину вразнос, едва увидев, что из коптера выходит кто-то, кроме Тоомен, — безразлично ответил я.
Мне и правда было все равно. Инстинкт самосохранения отмерз где-то — не то в космосе, не то среди полярных льдов. Главное было сделано: богмашина на планете, греет воздух. Даже если мое имя не сохранится в истории, остальное не так важно. Пусть самозваный хозяин Габриэля одолеет меня — никакая власть не вечна, и его — в том числе. Во всяком случае, у меня не было ни сил, ни желания измышлять способы остаться в живых. Избавиться от зарвавшегося социопата — да; в конце концов, такая у меня работа.
Но команды на подрыв коптера не последовало. Разумеется, автопилот не выполнил бы ее — специально на такой случай я блокировал все потенциально опасные алгоритмы в его простеньком мозгу, — но само его непослушание насторожило бы противника.
Люк распахнулся, как всегда, бесшумно. За время полета я кое-как избавился от мерзкого, консервного отзвука в фонах, поманипулировав с настройками. Но на утесе стояла почти совершенная тишь: только потрескивали, остывая, нагретые выхлопом камни. Море далеко внизу было стеклянно-гладким, Адонай клонился к закату, и по ртутному зеркалу бежала белопламенная дорожка. Ветра не было, и плетистые, чешуйчатые побеги местных деревьев {горгонодендрон инебриатум габриэлензис , подсказал секретарь; спасибо, давно тебя слышно не было, родимый!) вяло свисали с растрескавшихся ветвей.
Спускаясь по лесенке, я чуть не упал, попытавшись рукой придержаться за комингс. Обнаружив в бортовой аптечке катушку пластыря, я замотал им руки так плотно, что те превратились в белые колобки, — не ради того, чтобы скрыть сочащуюся сукровицей багрово-пурпурную мозаику, а с тем чтобы в пластыре потонул «хеклер-кох». В магазине оставалось шесть или семь патронов из сорока, не так много… но когда имеешь дело с безумцами, любое преимущество может оказаться спасительным.
Прежде чем ступить на согретые долгим днем камни, я оглянулся, зыркая исподлобья во все стороны на манер трусоватого котяры. Так, словно за каждым моим движением наблюдает через троянскую программу хозяйка. Новицкая осталась в кабине. Выйти сейчас для нее значило разрушить то обманчивое впечатление, что мы пытались сохранить, — будто Линда Тоомен еще властна над каждым нашим шагом. Агент Ибар не потерпела бы лишних свидетелей.
Они выступили из-за массивного, угловатого валуна, сорвавшегося когда-то с кручи над утесом и нашедшего покой здесь. Именно те, кого я ожидал увидеть. Вышли и замерли, ожидая, что я подойду поближе.
— Ну, чего же вы ждете, директор? — подбодрил я Этьенса. — Идите сюда. Поговорим.
Бельгийца чуть заметно качнуло — будто он собрался уже, не раздумывая, последовать совету, но остановился вовремя.
— Не стоит, — отозвался он. Я ощутил, как его джинны пытаются исподтишка взломать мою защиту, взять под контроль внедренную в тело интелтронику. Безуспешно: общение с Линдой Тоомен научило меня кое-каким полезным трюкам. Отбиться от атаки через вирт я сумею… если только Этьенс не подготовил специально для меня чего-нибудь этакого. Контратаковать я не пытался: было у меня сильное подозрение, что агент Ибар поработала над аугментами Этьенса и подчиняющие коды, которыми наделил меня старик Сайкс, не окажут никакого воздействия.
— Лучше отойдите. Я предпочитаю вести диалог без посредников.
Что-то в его позе мне почудилось странным. Неестественная осанка… но обдумывать, в чем заключается подвох, у меня не было времени, а еще одного сеанса под С300 мозги не выдержат.
— Хорошо, — кивнул я, спускаясь по тропе с посадочной площадки на уступ — туда, где несколько дней назад лежал труп Конана Сайкса. — Тогда вам придется говорить со мной…
Боевая программа небрежно отодвинула сознание в сторону — только вспыхнула такт-диаграмма, зеленые скобки прицела сменились алыми, выстрел, два — и тут же отключилась. Я уделил с полвзгляда распростертому на камнях равату Адиту. Ранения не смертельны; переживет, особенно если в его допотопном инфоре есть внешняя аптечка.
— …Потому что с Линдой Тоомен вы уже не увидитесь, Лиет, — закончил я, уставив выглядывающее из мотков пластыря дуло Этьенсу между глаз.
Теперь можно было чуть расслабиться. Перешедшая в резидентный режим боевка заставит «хеклер-кох» выстрелить, если Этьенс хотя бы посмотрит на меня косо, и никакие наращения не помогут директору Пенроузовской Академии обогнать пулю. Синтетические мышцы напряглись, образовав каркас, на котором я повис мокрой тряпкой, передав контроль над телом секретарю.
— Надо полагать, — вымолвил бельгиец, промедлив секунду, — что вы ее убили?
— Почти так. — У меня не было настроения объяснять ему, как погибла Тоомен.
— Так, значит, это вы… — Этьенс оставлял странные паузы между словами, будто собирался с мыслями, забывая, чем хотел кончить фразу. — Вы нашли богтефакт.
— И вас, — напомнил я.
— Мм… — неопределенно отозвался бельгиец.
— Вычислил вас, — безжалостно припечатал я. — Переиграл. Ответьте мне только на два вопроса.
— Валяйте. — Это словечко настолько не вязалось с обликом культурного европейца, администратора высшей марки, что я удивленно приподнял брови. По губам Этьенса скользнула слабая улыбка.
Он чего-то ждет, понял я. Тянет время. Чего? Передачи отсюда блокированы — я узнаю о любом пакете, прошедшем через ретранслятор Ласточкина Гнезда. Какие резервы он собирается задействовать?
— Почему вы решили, будто захват колонии сойдет вам с рук? — спросил я, с ужасом понимая, что не очень-то хочу знать ответ. Есть вещи, которые не проникают в сознание, не смешиваются с потоком обыденных вещей, как масло и вода; рассудок отторгает их, оберегая свое спокойствие, убирает в дальний чулан памяти или покрывает сусальным глянцем и тем позволяет кошмару возвращаться раз за разом, все в новых обличьях…
— Потому что Службе еще долго будет не до отступников. — Этьенс демонстративно пожал плечами. — Я думал, что для своего лучшего фактотума старый крокодил сделает исключение.
«Крокодилом» младший состав прозвал Дж. — Дж. Сайкса, имевшего обыкновение посылать по паре слов сочувствия всем близким погибших на ниве внешних расследований. Я так и не выяснил, было то лицемерием или странным вывихом его безжалостной во всех отношениях персоны.
