опять приходит старость, болезни, бессилие. Ну, ежели, конечно, не помирают до конца действия зелья.
— Ах вот как, то зелье не вечно?
— Нет, — Агнес смеётся и качает головой, — стала бы я делать его вечным. То мне ни к чему. Нет, пусть покупают, поживут малость, а потом ещё за новым флаконом приходят.
И тут, конечно, у генерала возник ещё один, может быть, даже главный вопрос:
— И сколько же ты берёшь за один такой флакон?
— Пять лет назад, когда лишь создала эликсир, так брала пятьдесят талеров… Но он так хорошо стал продаваться, что решила брать по сто уже через год, потом просила десять золотых, а с лета того года уже беру по пятнадцать.
— Пятнадцать золотых⁈ — барон едва сдерживается, чтобы произнести это без лишних, не присущих ему эмоций, не воскликнуть это. Его так и подмывает спросить, сколько же «племянница» продаёт таких зелий в год. Но он не решается.
«Теперь понятно, как она могла собрать целый ларь золота, которое подарила Брунхильде. Ну, если она, конечно, не врёт».
Да разве же можно по ней угадать, врёт эта девушка или нет, ведь она говорит всё так естественно. Так спокойно, с улыбкою.
— И что же, — продолжает барон. — может, и архиепископ покупал у тебя эти твои флаконы?
Чуть подумав и поглядев на «дядюшку» долгим взглядом, Агнес наконец отвечает:
— Викарий Монтини лично дважды брал то зелье у меня из рук и в мои руки клал золото за него.
— А викарий Монтини… — Волков не знает, кто это. — Это…
— Это викарий Монтини, прелат церкви нашей отец Джузеппе, правая рука и ближайший человек архиепископа. Он же и его иподьякон во время служб. И его сотрапезник частый. Его тайный распорядитель.
И снова у барона есть повод для размышлений, а пока «племянница» всё ещё рассказывает, кто такой прелат Монтини, у него появляется ещё один вопрос, и когда девушка замолкает, он задаёт его:
— А кто же тебя научил… Ну, готовить все эти зелья?
— Научил? Меня? — в голосе девицы слышится явная насмешка. И даже высокомерие. — Никто меня тому научить не может, нет таких мастеров в живых. А те мастера, что есть, что ван Куббен, что Корельяк, что старик Смирновски, так они бы много дали, чтобы узнать, как я делаю своё зелье. Многое бы дали.
— И что же… — Волков не знает, верить ей или нет. С одной стороны, у него нет сомнений, что Агнес необыкновенно, невероятно умна, но всё равно она лишь женщина. Неужели женщина могла переплюнуть учёных мужей, которых сейчас перечислила. И он продолжает: — … ты сама то зелье изобрела?
— Да, не сама, — отвечает Агнес, — у меня есть три человека…
— Три человека? — не понимает барон.
— Три человека, что собирают мне книги по всем землям нашим, да и по ненашим, — объясняет девица. — Я покупаю книги, редкие, про все снадобья, про всякое тайное, и на нашем языке, и на языке королевства, и на языке пращуров. Покупаю и читаю, вот в одной из таких книг и нашла наставление. В книгах тех почти всё глупости и враньё, но кое-что бывает верным. А иной раз кое-что бывает верным, да дурно записано, или записана лишь одна часть, а других частей нет. Нужно додумывать или пробовать свой способ. Искать да пытаться… Вот с этим зельем мне и повезло, в книге было кое-что написано, а потом я искала, искала… И давала одной больной старухе на пробу, смотрела, что получается, вот и нашла рецепт верный.
И всё это она рассказывала быстро, говорила, как будто торопилась, боясь, что он не дослушает. И барон понимал, что это первый раз, когда Агнес может говорить кому-то важному и уважаемому об этой своей безусловной победе. И он, понимая это, не перебивал её, не торопил. А когда она закончила, он ещё и подтвердил этот её успех похвалой:
— Ты удивительный человек, племянница, вокруг меня хватает умных женщин, но ты в уме своём превосходишь и большинство мужчин, что я знаю.
От таких слов молодая и, что уж там говорить, опасная ведьма вдруг вся покраснела. И при этом у неё что-то случилось с лицом на секунду, словно оно поплыло или стало сливаться с головы вниз. Но то длилось всего секунду, а может быть, барону это попросту показалось, и он не мог о том сказать наверняка. А ещё через секунду Агнес уже крепко обнимала его и говорила:
— Спасибо за ваши добрые слова, за вашу извечную доброту ко мне, дорогой дядюшка. Кроме вас и бабушки не было людей на всём белом свете, которые бы ко мне были добры.
Ещё не доезжая до границы своих земель, он попрощался со своею племянницей, которую не видел много лет, и глядя вслед двум уезжающим каретам, он размышлял о том, что будет дальше.
«Чёрт её знает, к чему она придёт. Хороша собой… Вдруг стала… И невероятно умна, невероятно, и место в Ланне заняла высокое. И зелье это необыкновенное, которое приносит ей горы золота и даже покупает какой-то поп, близкий к курфюрсту… Но всё равно, чёрт её знает, чем всё это закончится. А ещё эта её затея со свадьбой, купчишка жених…».
Он оценивал своё положение и прекрасно понимал, что две эти яркие женщины, и графиня фон Мален, и девица Агнес Фолькоф, представляют для него большую, большую опасность. Ведь они могут стать источниками больших его бед. Обе они были слабыми его местами, его уязвимостями. И в то же время являлись его самыми верными союзницами. Союзницами не только сильными, но ещё и самыми преданными. Теми женщинами, которые его никогда не предадут, ну хотя бы по той причине, что без него у них не будет главной их силы, главной их опоры.
«Ладно, пусть всё идёт как идёт, главное для меня — побеждать на поле бранном, и раз уж дал мне герцог дело, так выполнить его с успехом, как бы там трудно ни было».
Наконец он повернул и поехал домой, думая о своём, а фон Готт и фон Флюген ехали рядом и, как всегда, болтали обо всяком глупом.
Глава 41
А ещё, не отошёл он от дум своих в этот день, как прискакал к нему вестовой и доложил, что
