русским, узнавал, на каких условиях можно перейти под руку Ивана Васильевича?
А в это время духовенство и бояре побуждали царя к браку, ведь ему было всего 30 лет. Холостая жизнь на Руси вообще не приветствовалась. Считалось, что каждый дом должен иметь как хозяина, так и хозяйку, в том числе государев двор и само государство. И слишком долгая тоска по усопшим не поощрялась. Это было грехом, ведь покойный перешел в другую жизнь, не следовало ему мешать. Церковь дозволяла вдовцу или вдове вступать в брак уже через 40 дней после смерти супруга. Но Иван Васильевич не женился целый год.
Его «сватовство» к сестре Сигизмунда никогда всерьез не замышлялось. Это показывает очевидный факт, что царь сам же отбросил игру, когда счел, что она себя исчерпала, — без всяких отказов со стороны короля и до разрыва с Литвой. Очевидно, у бояр имелись свои кандидатки в царицы, это сулило ох какие перспективы кланам, пристроившим собственную ставленницу. Но государь подобные надежды не оправдал. В 1561 г. ему доложили, что самого сильного из кабардинских князей, Темрюка Идаровича, есть красавица-дочь Кученей. Ее привезли в Москву, окрестили с именем Марии, и она стала невестой Ивана Васильевича. Такой выбор царя прочно привязывал к России ключевой район Кавказа. Здешние князьям признавались равными с русской аристократией. Причем кавказские княжеские роды переплелись между собой браками, Мария-Кученей состояла в той или иной степени родства со многими из них. Теперь они роднились с самим царем!
Иван Васильевич становился родственником даже… Девлет Гирея. Его любимой женой была двоюродная сестра Марии. Да и сама юная кабардинка понравилась царю. Симпатичная, быстрая, сообразительная. Православие она приняла горячо, всем сердцем. Могущественного жениха боготворила. Нет, он не забыл Анастасию. Даже десятилетия спустя писал о ней с искренней и глубокой болью, называл «моей юницей», из года в год посылал большие заупокойные вклады по ней в русские обители, на Афон. Но в личном плане Ивану Васильевичу после Анастасии, наверное, требовалась именно такая женщина, как Мария. Совсем не похожая на покойную. Не напоминающая ее, не «заменяющая», а просто другая…
Но все же многое в жизни государя стало как будто повторяться. В 1561 г. точно так же, как в 1547 г., прошла череда пышных торжеств. Тогда было венчание на Царство, а потом свадьба. А сейчас дало свои плоды налаживание связей с Контантинопольской патриархией. Ведь византийских императоров венчал на Царство патриарх, а Ивана Васильевича — митрополит. Получалось, что обряд как бы ниже. Теперь Вселенский патриарх Иоасаф прислал соборную грамоту, подписанную им самим и 13 митрополитами и епископами. Иван Васильевич благословлялся на Царство, совершившееся Таинство Помазания подтверждалось и признавалось, что Макарий, осуществляя этот обряд, выступал патриаршим представителем. Состоялись праздничные богослужения, идея «Третьего Рима» становилась реальностью! А вслед за этим, 21 августа, было венчание с Марией. И так же, как 14 лет назад, они с женой пошли после свадьбы пешком в Троице-Сергиев монастырь…
Многое было похоже. Но время было другое, и проблемы вставали другие. Пассивность царских воевод позволила врагам сорганизоваться. Сигизмунд сумел обработать своих подданных, ему активно помогли католическое духовенство, папская агентура. В октябре 1561 г. на сейм в Вильно прибыл Кеттлер с делегацией: предложил литовцам Ливонию, а в придачу — войну с Россией. Сопротивление сторонников мира преодолели. 28 ноября был подписан договор, Ливония полностью переходила под власть Сигизмунда. Орден прекращал существование, но Кеттлер при этом ничуть не прогадал — он стал герцогом Курляндии. Властителем уже не всей Ливонии, а ее южной части, но не выборным, а наследственным. А управление новой литовской провинции перешло к королевскому наместнику князю Радзивиллу.
И он-то открыл боевые действия немедленно. Подло, без объявления войны — срок очередного перемирия между Литвой и Россией истекал только в марте 1562 г. Но Радзивилл со своими отрядами неожиданно подступил к крепости Тарваст. Причем сразу же выяснилось, что литовцы рассчитывают не только на свои силы, но и на… измены. Радзивилл стал распространять воззвание, где Иван Васильевич именовался «бездушным государем без всякого милосердия и права», русским дворянам разъяснялось, что он «горла ваши берет», и их радушно зазывали переходить «з окрутенства з неволи» под власть короля [410].
Защитников Тарваста такие перспективы почему-то не прельстили, они храбро приняли бой. Но рассчеты врагов на боярскую оппозицию в полной мере подтвердились! Осада продолжалась 5 недель, и в Прибалтике хватало русских войск. Однако князья Серебряные, Курбский, Курлятев вдруг вспомнили о своем достоинстве и затеяли местничать. Отметим: в споре сцепились князья, которые прежде были в прекрасных отношениях, все они были из круга «Избранной рады» или ее ставленников! Но они упрямо бодались о своем старшинстве, Тарваст помощи не получил и был взят.
Хотя у Радзивила сил было совсем не много. Царь сменил командиров, поставил во главе рати Василия Глинского и Петра Серебряного, они наконец-то двинули полки, и литовцы даже не приняли боя. Бросили крепость и отступили, а их арьергард был разбит. Ну а Сигизмунд только после нападения на Тарваст прислал в Москву своего посла Корсака с письмом. Объявлял, что он, «исчерпав средства» к достижению мира, «должен прибегнуть к оружию». Дескать, русские могут предотвратить войну, но для этого должны вывести войска из Ливонии, еще и оплатить все убытки, которые ей нанесли. Иначе «Европа узнает, на чьей стороне правда и месть великодушная, на чьей лютость и стыд».
После отставки Адашева Иван Васильевич нередко сам составлял послания к другим монархам. Сигизмунду он ответил умно, выверенно, но и хлестко. Конечно, не для того, чтобы блеснуть красноречием или доказывать королю свою правоту. Но государь знал, что его ответ прочтут паны, он станет известен в Европе. Иван Васильевич предъявил Сигизмунду доказательства его «миролюбия» — сведения о переговорах со шведами, грамоту к Девлет Гирею (к письму приложили копию). Вывод делался: «Итак, уже знаем тебя совершенно и более знать нечего. Возлагаем надежды на Судию Небесного, Он воздаст тебе по твоей злой хитрости и неправде» [404].
Когда война с Литвой определилась, царь попытался хотя бы нейтрализовать на время Крым. В декабре 1561 г. отправил туда посольство с большими суммами денег. Выражал готовность заключить мир, заплатить «добрые поминки». Но сейчас Девлет Гирей даже на «поминки» не поддался. Он тоже оценил — Россия втягивается в большую войну на западе. Тем лучше для него! Уже весной 1562 г. он решил испробовать на прочность русскую оборону. Погромил села на Северщине, но от Мценска его отразили.
Впрочем, на западе боевые действия разворачивались очень вяло. Шляхта, по своему обыкновению,
