Императорское Величество указала: тех кроющихся непотребных женщин и девок, как иноземок, так и русских, сыскивать и во исполнение того Ея Императорского Величества указу Главной Полицейской канцелярии указать по всем островам от полиции определенным командам непотребных жен и девок и сводниц смотреть и, пристойным образом разведывая, оных ловить и приводить в Главную полицию, а оттуда с запиской присылать в Калинкин дом. Оным командам накрепко приказать, чтобы честным домам обид и приметок никаких не чинили и кроме единых тех непотребных пристанниц ничем ни до кого не касались» (Аравийский Р.А. и соавт., 2003).
Был проведен розыск по всему Петербургу и его окрестностям: забирали «красавиц», которые жили в подозрительных местах, и даже жен от мужей «по оговору». «Девиц забрав запирали на прядильный двор в Калинкиной деревне под караул… стоявшие на карауле у оных заключенных многие подвергли себя несчастью» – т. е. заразились сифилисом (Капустин М.Я., 1885). Постепенно судьба прядильного двора шла по пути превращения его из исправительного учреждения в лечебное. Видимо, в первое время он выполнял оба эти назначения. В «Истории Санкт-Петербурга» П.Н. Петрова (1885) упоминается, что в сентябре 1759 года была ограблена церковь при «Калинкинском исправительном доме с госпиталем при нем». Следовательно, к 1759 году при Калинкинском доме официально существовал госпиталь. В плане Санкт-Петербурга 1777 года уже четко указывается: «Градская больница в Калинкине с 1762 года» (Фролова М.А., 1959).
Исследования последних лет (А. Будко, А. Шабунин, 2002) свидетельствуют, что не Екатерине II, как считалось ранее, а Елизавете Петровне принадлежит честь первых организационных мероприятий по борьбе со страшным врагом человечества – оспой. Осенью 1741 года эта инфекция проникла в Петербург и впервые превратилась в эпидемию, заставившую императрицу издать строгий указ, запрещающий являться ко двору контактным с «оспенными болезнями», возбранялось также посещать врачей. Последним предписывалось оказывать помощь больным на дому. Указом 3 апреля 1755 года был определен особый доктор, а к нему два лекаря «для призрения и пользования одержимых оспой, корью и лопухою». Еще через два года в Москве были открыты «оспенные дома», где предполагалось применять оспопрививание, которое уже практиковалось в Европе. Было установлено, что если ввести здоровому человеку оспенную лимфу (содержимое оспенных пузырьков) от больного, то разовьется легкая форма оспы, которая даст иммунитет на все последующие годы жизни этого человека.
Врачи, лечившие императрицу и ее ближайших родственников (лейб-медики), формально входили в штат придворных медицинских установлений, но фактически подчинялись лично монарху. Например, в указе Елизаветы Петровны от 6 декабря 1748 года о назначении первым лейб-медиком и архиатром доктора Г. Каау-Бургава, который «во всевысочайшем уважении искусства, прилежания и трудов о нашем и императорской нашей фамилии здравии неутомленное верно ревностное бдение имел», было сказано: «Впрочем, в единственном нашем ведении состоять и прямо от наших повелений зависеть имеет» (Нахапетов Б.А., 2005). К штату лейб-медиков в царствование Елизаветы Петровны примыкала должность «бадерши» (от немецкого Bad – ванна, курорт). На этом посту с 1754 года находилась Анна Тимофеевна Селиверствова, вдова угличского купца. Она владела «бабичьим делом», «мануальным художеством» (массажем), кровопусканием, «ставлением» клистиров, пиявок, кровососных банок, лечебных ванн разных составов.
Наиболее радикальные изменения в организации здравоохранения в империи времен Елизаветы связаны с именем Павла Захарьевича Кондоиди. Он стал одним из замечательных деятелей российской медицины. Родом грек с острова Корфу, в Россию он был привезен дядей – Афанасием Кондоиди, служившим учителем в семье молдавского князя, а затем ставшим епископом в Суздале. Одаренный мальчик окончил гимназию при Санкт-Петербургской академии наук и был отправлен в Лейденский университет, где учился на медицинском факультете. В 1732 году Павел после защиты диссертации стал доктором медицины. С 1734 года служил военным врачом. В русско-турецкую войну 1735–1739 гг. в возрасте 28 лет П.З. Кондоиди стал генерал-штаб-доктором армии Б. Миниха. В 1753 году он был назначен архиятером (главным врачом) и первым лейб-медиком императрицы Елизаветы Петровны с чином тайного советника. На высший медицинский пост в России вступил высокообразованный врач, энергичный, трудолюбивый администратор, свободно владевший греческим, латинским, итальянским, французским и немецким языками. Как отметил историк российской медицины Я.А. Чистович, не было ни одного вопроса в области медицины, который не был бы поднят и решен П.З. Кондоиди за семилетний срок его руководства медициной. Огромный вклад он внес в становление военно-врачебного образования. Комплектование госпитальных школ при нем стало производиться главным образом «природными россиянами» из числа семинаристов, выпускников духовных училищ. Срок обучения в госпитальных школах был ограничен семью годами. По инициативе П.З. Кондоиди в 1754 году в Санкт-Петербурге была открыта Медицинская библиотека «для общего просвещения докторов, лекарей и аптекарей», которая в последующем признавалась лучшей в Европе (с основанием Санкт-Петербургской медико-хирургической академии библиотека была передана ей). В госпиталях было введено обязательное патологоанатомическое вскрытие всех умерших для определения причин смерти, уточнения диагностики и лечения. Изданы инструкции для дивизионных докторов об осмотрах инвалидов, основаны акушерские школы в Петербурге и Москве. П.З. Кондоиди принадлежит идея учреждения первого в России походного подвижного госпиталя во время русско-турецкой войны. Летальность среди раненых и больных после развертывания этого госпиталя была снижена в 15 раз. Таковы основные заслуги П.З. Кондоиди перед российской медициной. Не приходится сомневаться в том, что он еще многое мог бы сделать, если бы в 1760 году скоропостижная смерть не оборвала в полном расцвете его замечательную жизнь (Селиванов В.Е., 1999).
* * *
Сохранились скупые медицинские данные о состоянии здоровья Елизаветы в эти годы, в частности, записка врача П. Буасонье, опиравшегося на наблюдения лейб-медика П.З. Кондоиди (Архив князя Воронцова. – М., 1870–1875). Фактологическое значение их для исследователей невелико, так как современные концепции функционирования организма принципиально иные, чем в XVIII веке, а рассуждения наших коллег о циркуляции и смешении различных жидкостей в теле имеют явно умозрительный характер.
Первый «припадок» у императрицы зарегистрирован осенью 1744 года. Случались они и позднее, но без ощутимых последствий. Временами она беспрекословно внимала предписаниям врачей, строго соблюдала диету и безотказно употребляла всякие снадобья, но обычно указания докторов старалась игнорировать. Не были ли эти припадки следствием эпилепсии? Ее, видимо, можно считать наследственной болезнью Нарышкиных. Есть неясные указания на наличие соответствующих припадков у Наталии Кирилловны, матери Петра I. Исторически документированы приступы, напоминающие эпилептические, и у ее знаменитого сына. История с Евфимией Всеволожской, невестой Алексея Михайловича, повторила «сюжет» Марии Хлоповой, суженой его отца. И в том, и в другом случае «припадки» трактовали как проявление «падучей» – эпилепсии. Именно поэтому первые Романовы страшно боялись этого недуга. Подробное описание одного из «приступов» у Елизаветы Петровны мы находим в «Записках» Екатерины II: «…Императрица
