Есть много других потенциальных биомаркеров старения: от физических обследований, таких как сила захвата и способность стоять на одной ноге[80] и емкость легких, когнитивные тесты и измерения зрения или слуха до кажущихся более научными методов, таких как анализы крови, визуализация мозга или анализ микробиоты. Существуют также комплексные меры, которые объединяют некоторые или все из перечисленных, чтобы дать наилучшую возможную оценку истинного биологического возраста человека. Возможно, одновременно наиболее и наименее удивительным биомаркером старения является внешность. Оказывается, у нас есть причины, помимо тщеславия, завидовать тем, кто с годами сохраняет свежесть лица: внешняя молодость, кажется, означает, что биологически вы тоже молоды. В исследовании 2009 года группы экспертов попросили угадать возраст людей на основе фотографий лиц. Догадки были учтены, а затем исследователи получили средний «воспринимаемый возраст», который оказался точным предиктором смертности, даже после учета хронологического возраста. Следующий шаг – автоматизация этого своеобразного и трудоемкого процесса с помощью искусственного интеллекта (ИИ), что было сделано с некоторым успехом с использованием как обычных фотографий людей, так и трехмерных карт формы лица. Команда также находится в процессе автоматизации этого метода для мышей, используя алгоритмы распознавания изображений, чтобы вывести биологический возраст животного из него. Это позволило бы исследователям оценить антивозрастные вмешательства у мышей с помощью фотографий непосредственно до и после. Несмотря на то что с мышами работать намного проще и дешевле, чем с людьми, опыты на них по-прежнему являются одной из самых дорогих форм биомедицинских исследований, и это опять же может помочь сократить расходы и ускорить жизненно важные эксперименты с омолаживающими процедурами.
Поэтому измерения биологического возраста, или «биомаркеры» старения, невероятно полезны. Вместо того чтобы давать пациентам какие-то таблетки, а затем отпускать их на десять лет, мы могли бы вернуться к ним через несколько месяцев и посмотреть, изменился ли их биологический возраст. Если биологические часы замедлились или, что еще лучше, побежали в обратном направлении, то мы можем сделать вывод, что мы, возможно, на что-то наткнулись, без необходимости ждать много лет и проверять, кто еще жив. Другим существенным преимуществом биомаркеров является то, что каждый человек или мышь в исследовании может предоставить вам данные, а не только те, кто умер. Это делает их гораздо более статистически эффективными, то есть можно провести более достоверные исследования с меньшим количеством участников.
Несмотря на то что они хорошо предсказывают риск смерти или болезни, самый важный вопрос заключается в том, улучшаются ли эти биомаркеры или возвращаются в состояние, характерное для молодости, с помощью этих антивозрастных вмешательств. Мы продолжаем накапливать доказательства того, что это так. Исследование, о котором мы упоминали в Главе 6, где применялось гормональное лечение для омоложения тимуса, сопровождалось снижением эпигенетического возраста испытуемых. У мышей тиканье эпигенетических часов замедляется с помощью пищевого ограничения, лечения рапамицином, а у генетически модифицированных – благодаря генам, увеличивающим продолжительность жизни. 22-месячная мышь на ПО, например, имеет биологический возраст всего 13 месяцев, это эпигенетическое проявление замедления старения, ожидаемого от ПО. Аналогичный результат у макак-резусов показал, что у тех, кто находился на ПО, эпигенетический возраст был на семь лет меньше, чем у тех, кто ел то, что им нравилось. Еще многое предстоит сделать, чтобы выяснить, какие биомаркеры работают лучше всего и при каких обстоятельствах, но результаты, подобные этим, являются многообещающим началом.
Если бы биомаркер, столь точный, как современные эпигенетические часы, был значительно улучшен с помощью омолаживающих методов лечения, исследование, эквивалентное по точности испытанию TAME, которое требует 3000 пациентов, пять лет и десятки миллионов долларов, могло бы быть теоретически завершено всего через два года с несколькими сотнями пациентов и, возможно, несколькими миллионами долларов. Вы можете рассматривать это либо как выгодный способ получить те же результаты, либо возможность протестировать десятки методов лечения (и их комбинаций) с теми же первоначальными затратами. Вот почему поиск работоспособных биомаркеров – особенно важная область биогеронтологии. Старение имеет ряд основных причин, и у каждой из них есть несколько возможных методов лечения, поэтому все, что делает их тестирование более быстрым и дешевым, было бы очень полезно. Биомаркеры старения – это высокоэффективная технология, которая поможет более широкому полю научных интересов развиваться быстрее, а нам – скорее спасти больше жизней.
Биомаркерыстарения – высокоэффективная технология, помогающая оценить биологический возраст пациента.
При проведении исследований также нужно, чтобы мы перестали исключать наиболее важных пациентов для омолаживающих процедур – пожилых людей. Новые методы лечения всех видов редко тестируются на пожилых людях, даже в тех случаях, когда они, вероятно, являются основными потребителями такой терапии, потому что пациенты старческого возраста «слишком сложны» в самых разных отношениях. С научной точки зрения вы можете протестировать новый препарат на пациентах, имеющих только конкретное заболевание, которое вас интересует, а не список других проблем со здоровьем, которые могут спутать результаты. Пожилые люди также часто принимают несколько различных лекарств от всех этих заболеваний, способных помешать изучаемому лечению. Использование молодых людей делает интерпретацию результатов более простой задачей. Существуют также коммерческие стимулы: испытание на молодых здоровых людях с большей вероятностью покажет однозначный результат, что приведет к одобрению лечения. И, наконец, есть простые, но важные шаги, которые можно предпринять, чтобы позволить пожилым людям участвовать в экспериментах. Например, предоставление такси или визиты на дом, чтобы помочь людям с ограниченной подвижностью, – которые слишком часто не предпринимаются, потому что дороги и неудобны для тех, кто проводит испытание.
Конечным результатом этого является то, что у нас часто нет хороших доказательств того, что лекарства помогают пожилым людям. Рекомендации по некоторым распространенным видам препаратов никогда не проверялись на пожилых, из-за чего в худшем случае могли быть ошибочными. Это систематическое, хотя часто и непреднамеренное, исключение пожилых людей из клинических испытаний требует пристального внимания. Несмотря на то что врачи говорят об этом десятилетиями, реальность меняется очень медленно. В педиатрии говорят, что дети – это не просто маленькие взрослые. В гериатрии должна быть аналогичная присказка, что старики – это не просто старые взрослые.
Та же проблема возникает и в исследованиях на мышах. Мышиные модели болезни, которые, как мы уже говорили, часто являются несовершенными аналогами, особенно часто обвиняют в этом отношении. Например, мышиная модель болезни Альцгеймера может содержать дополнительную копию гена белка-предшественника амилоида. И у мышей могут развиться отложения амилоида и когнитивные нарушения в среднем возрасте или даже в молодости в отличие от большинства человеческих пациентов. Из-за этого мыши могут быть относительно здоровыми за исключением избытка амилоида. Это отлично, если вы хотите выделить его эффекты, но не так уж и хорошо, если рассчитываете получить реалистичную модель человеческой деменции.
