же голубовато-серый сумрак, как и за окном, где стояло хмурое утро.
Все долго молчали, словно, если не упоминать о тьме, свет мог снова зажечься. Но в конце концов пришлось признать факт отключения электричества, и украинец со вздохом сказал, почесывая ухо:
— Вообще-то сегодня Рождество.
* * *
Все чувствовали, что жену Мэнни стесняет толпа народу в доме. Она стала собирать стаканы из-под воды и складывать их в раковину. Поэтому все начали шептаться о том, чтобы вернуться ненадолго в свои квартиры, помыться и отдохнуть, пока за окном светло, а на закате снова собраться.
Орла так привыкла, что миссис Сальгадо ходит за ней, что не сразу осознала: женщина намеревается идти к ней домой. А куда еще? Сначала Орла предложила ей принять душ и выдала легинсы и фуфайку, чтобы переодеться.
Миссис Сальгадо взяла одежду и взглянула на распухшие лодыжки Орлы.
— Лучше ляг и подними ноги повыше, — посоветовала она. — Когда тебе рожать?
— Сегодня, — сказала Орла. — Но сегодня это не случится. Я не ощущаю ничего особенного. — Она произнесла это твердо, желая, чтобы ребенок ее услышал. Она была настроена держать Марлоу внутри, пока все это не закончится. А когда вернутся на свои посты фотографы и заработает интернет, люди отвлекутся от аварии и смогут услышать ее заявление: Флосс пытается украсть у нее дочь.
Миссис Сальгадо взглянула на нее и скривила губы.
— Ты думаешь, все случится так просто? — спросила она. — Однажды утром ты проснешься и почувствуешь себя матерью?
— Я только имею в виду, что схваток нет, — ответила Орла.
— К твоему сведению, ничего особенного не будет, — продолжила миссис Сальгадо, словно не слышала ее. — Ребенок рождается, а ты все ждешь, когда почувствуешь, что твоя жизнь изменилась. Годами. Всегда думаешь: вот однажды я проснусь и почувствую себя… — она пощелкала выключателем в ванной, но света не было, — способной, — сказала она, — способной защитить это маленькое сокровище. Но этого никогда не происходит. И ты всегда боишься не справиться. И потом однажды так и происходит.
Орла взглянула ей в лицо — сухое, изборожденное морщинами, с черными кругами под глазами — и подумала: какие следы переживаний появились при жизни Анны, а какие после ее смерти? И за какие в ответе она сама?
— Зачем вы ходите за мной? — спросила Орла.
Миссис Сальгадо повернула голову и стянула со спутанных волос повязку. Она так сморщилась, словно смотрела на солнце.
— Я не хотела верить, что ты чудовище, — объяснила она. — Я видела тебя только по телевизору и подумала: если увижу, как ты идешь по улице, или едешь в метро, или покупаешь еду в магазине, не знаю, может, даже наступаешь в лужу, то ты покажешься более реальной. Я пыталась отнестись к тебе как к чьей-то дочери.
У Орлы сжалось сердце. Она подумала о родителях, которые заканчивали полуторамесячный тур по Европе, подаренный Орлой, несмотря на то что это почти удвоило сумму долга (противные красные цифры) на ее кредитном счете. Путевки она заказала много месяцев назад, желая отослать мать с отцом из страны на время последнего триместра, чтобы они никогда не узнали о ее беременности и родах. У Гейл возникли сильные подозрения — «тридцать семь лет совместной жизни — это не юбилей, дорогая», — но она приняла подарок.
— И как? Получилось? — спросила Орла у миссис Сальгадо.
Женщина взяла Орлу за руку, похлопала ее, погладила. Потом ответила:
— Нисколько.
* * *
После душа Орла заснула неглубоким и беспокойным сном, в котором слышала собственный стон. Когда стемнело, миссис Сальгадо разбудила ее, и они снова пошли на первый этаж. По пути к двери Орла заметила, что одна из книг богатой наследницы, оставленных Флосс при переезде, лежала на кухонном столе. Миссис Сальгадо заложила ее меню доставки из ресторана, словно собиралась вернуться.
В рождественскую ночь толпа соседей была меньше: за столом сидели только Орла, ее преследовательница, пожилая женщина, украинец и семья Мэнни. Ели запеченную свиную ногу с рисом и голубиным горохом, которую жена Мэнни приготовила на газовой плите. Она все время бормотала, что этого недостаточно на всех, откуда ж ей было знать, и все постоянно бормотали в ответ, что вполне достаточно и, конечно, она не могла знать, но все равно очень вкусно. Украинец принес водку и разлил ее всем, кроме Орлы, даже Линусу. Мальчик посмотрел на мать, и она удивила всех, сказав:
— Если сможешь выпить — давай.
Она надела украшения, которых утром на ней не было, — цепочку с кулоном, серьги в виде капель, широкий браслет, — и они, кажется, немного подняли ей настроение. Хорошо, что Мэнни заранее позаботился о подарке, с одобрением подумала Орла.
Убирали со стола все вместе. Орла вытирала тарелки, пока миссис Сальгадо не забрала у нее полотенце и не велела сесть. Украинец отвел пожилую даму, полусонную и раскрасневшуюся после ликера, к дивану.
Все уселись, думая, как заметила про себя Орла, определенно об одном и том же: что делать теперь? И вдруг все услышали доносящийся с улицы рев. Он звучал волнами, усиливался и стихал, и была в этом звуке устрашающая сила. Но люди не столько испугались, сколько устали от неопределенности, а потому зажгли вынутые женой управляющего из шкафа свечи и вышли на улицу.
Оказалось, это было пение.
На Восьмой авеню собрались люди. Задрав головы, они глядели на человека в сувенирных рождественских очках, который опасно свесился из окна третьего этажа невысокого дома. Он широко жестикулировал, дирижируя поющей толпой. В одной руке он держал огромный бокал с мартини, то и дело выплескивая напиток, в другой — огромный пурпурный фаллоимитатор с подсветкой. Размахивая им, мужчина руководил исполнением гимна «О, святая ночь».
— Какая прелесть, — заулыбался Мэнни.
Его жена, сурово глядя на вульгарный жезл, возразила:
— Ничего прелестного не вижу.
Орла оглядела квартал. «Старбакс» был разгромлен. Диск с изображением русалки, который обычно качался на штыре над дверью, теперь валялся на тротуаре лицом вниз с торчащими из задней поверхности проводами. Чуть дальше к северу, на здании «Медисон-сквер-гарден», молчаливо чернели рекламные мониторы. Погасшая башня Эмпайр-стейт-билдинг разрезала темным шпилем луну. Звуки, к которым Орла привыкла, — автомобильные гудки, сирены, рев моторов — исчезли. Она почти обрадовалась, когда мужчина с диким взглядом протолкался на углу Двадцать шестой улицы через толпу, горланящую про Иисуса.
— Слишком поздно! — говорил он поющим. — Слишком поздно!
Дойдя до Орлы, он остановился и, машинально сделав шаг назад, уставился на нее.
— Вы промокли, — произнес он совершенно будничным голосом.
— Что? — Орла стала хлопать себя по бокам и бедрам.
— Я говорю, у
