Иветт поднимает пистолет, взводит его и прижимает дуло к виску Аны, когда она становится белой как мел, начиная дрожать.
— Лиам, — она шепчет мое имя, ее глаза начинают наполняться слезами, когда она поворачивается к Александру. — Александр, пожалуйста, я клянусь, я никогда… мы никогда…он не…
Александр пожимает плечами.
— Докажи это, — холодно говорит он. — Иветт права. Если ты любишь меня, а он для тебя никто, то он будет всего лишь членом в дырке. Ты не почувствуешь удовольствия и не кончишь. Но если ты это сделаешь… — его глаза сужаются, снова чернея от нарастающего гнева. — Тогда ты лживая сука, и Иветт поступит с вами обоими соответственно.
Он смотрит на меня.
— Ты пришел сюда за ней, так что поторопись. Сейчас твой шанс. Не заставляй нас ждать.
Четверо мужчин толкают меня вперед, отпуская мои руки, когда они толкают меня перед Анной, которая теперь заметно дрожит. Я отчаянно пытаюсь придумать какой-нибудь выход из положения, когда смотрю в ее полные слез бледно-голубые глаза, какой-нибудь способ вернуть пистолет, но не могу. Палец Иветт на спусковом крючке, и, если я попытаюсь что-нибудь предпринять, она застрелит Ану прежде, чем я смогу ее остановить.
Я пришел сюда, чтобы спасти Ану, но каким-то образом я сделал все чертовски хуже.
— Поторопись. — Александр рычит позади меня сквозь стиснутые зубы, и я разочарованно выдыхаю.
— Ты гребаный мудак — рычу я в ответ, стискивая собственную челюсть. — Я должен быть твердым, чтобы трахнуть ее, ты, блядь…
— Ты хотел ее. У меня заканчивается терпение, чтобы узнать правду.
Черт. Из всех случаев, когда мой член не реагировал… это был он. Я хочу Ану больше, чем дышать, но перед незнакомцами и мужчиной, который владеет ею, с пистолетом у ее головы, это не так, как я себе представлял. Это не лучшая ситуация для того, чтобы возбудиться, и это худшая из возможных для нас двоих, которую я могу себе представить.
Я должен трахнуть Ану, чтобы вытащить нас из этого. Это ясно. Но, делая это, позволяя Александру заставить меня трахнуть ее, я, по сути, убиваю любой шанс на то, что мы когда-либо будем вместе. Я не знаю ни одного способа, которым мы могли бы когда-либо вернуться к этому. Неважно, что чувствую я или чувствует Ана, неважно, что изменится в будущем, это всегда будет наш первый раз. На обеденном столе в квартире ее похитителя, насильно под дулом пистолета. Кончает она или нет, получаю ли я от этого физическое удовольствие или нет, все это не имеет значения. Александр заставляет меня насиловать ее, и за это, я надеюсь, у меня будет шанс убить его.
Он забрал ее у меня однажды, и теперь, несмотря ни на что, он забирает ее у меня снова.
— Все в порядке, — дрожащим голосом шепчет Ана, явно видя мое затруднительное положение. — Все в порядке, Лиам, пожалуйста…
Мужское тело — это адская штука. Несмотря на наше затруднительное положение, этих двух слов, произнесенных ее мягким сладким голосом… Лиам, пожалуйста… достаточно, чтобы мой член взвился до полной эрекции, за считанные секунды превратившись из смущающе мягкого в мучительно твердого. Я представлял, как она шепчет это сто раз, по крайней мере, сжимая его в кулаке… Лиам, пожалуйста…и мое тело, кажется, не понимает разницы между этим воображением и причинами, по которым она шепчет это сейчас.
— Убери палец со спускового крючка, — шиплю я Иветт. — Или я поверну ее не в ту сторону, и ты случайно сработаешь. Мне нужно уложить ее на стол.
— Тогда поторопись нахуй, — огрызается она, слегка сдвигая палец, чтобы, по крайней мере, ей не угрожала опасность убить Ану, пока я ее трахаю. Другой рукой Иветт задирает юбку Аны выше талии, позволяя мне впервые увидеть ее обнаженной, без трусиков под льняным платьем, и ее нежно-розовую киску, обнаженную для моего обозрения и для всех остальных в комнате.
Я понимаю, что Александр, должно быть, трахнул ее, но я не могу думать об этом сейчас. Я заставляю себя думать только об Ане, о ее голосе, шепчущем мое имя, когда я хватаю ее за бедра и поднимаю на стол, пистолет все еще прижат к ее голове, в то время как Иветт остается рядом с нами. Я раздвигаю ноги Аны, одной рукой расстегиваю молнию на штанах и вытаскиваю свой необъяснимо твердый член.
— Что ж, я вижу, ты обрел свою мужественность, — сухо говорит Александр у меня за спиной. — Не волнуйся, куколка, я уверен, ты достаточно быстро докажешь мне свою любовь.
Это самое жестокое испытание. Ана может стараться сколько угодно, но это не значит, что она не намокнет или не испытает оргазм, тем более что я знаю, что она хочет меня. Она хотела меня в тот день, когда мы встретились, в тот день, когда мы разговаривали в саду. Я знаю, что мои чувства не безответны, даже если я не знаю точной глубины ее чувств. Слезы текут по ее лицу, когда она лежит там, застывшая, явно напуганная, с пистолетом у виска. Я чувствую себя отбросом общества, когда провожу своим твердым членом между ее бедер, к складочкам между ними, которые прохладные и сухие, а не покрасневшие, влажные и набухшие, какими я представлял их, когда пересплю с ней в первый раз. Я представлял этот момент так много раз, и точно ни один из них не был похож на этот. И я, блядь, ничего не могу с этим поделать. Александр насилует нас обоих, и я не в силах это остановить. Я вижу след от его укуса у нее на шее, и я ненавижу его внутренне больше, чем я когда-либо ненавидел кого-либо. Больше, чем я ненавидел Алексея, по крайней мере, в этот конкретный момент.
Ана сильно прикусывает нижнюю губу, когда я толкаюсь в нее, ее тело сопротивляется мне. Ее руки сжимаются в кулаки по бокам, глаза закрываются, и я слышу, как Иветт издает низкий горловой звук, сильнее прижимая пистолет к виску Аны, наклоняясь, чтобы прошептать мне на ухо.
— Александр говорит, что поверит, что она любит его, если ей это не понравится, если она не кончит. Но я говорю тебе, маленький ирландский влюбленный мальчик, что, если ты не заставишь ее кончить, я убью ее и скажу Александру, что пистолет выстрелил случайно. Конечно, у него будет разбито сердце, но я его утешу. Трахни ее хорошенько, ирландец, заставь ее сильно кончить, или она умрет. — Иветт хихикает. — Конечно, если она кончит, он может захотеть, чтобы я застрелила ее, так что она в любом случае может быть мертва. Но, по крайней мере, она получит немного удовольствия перед смертью. Александра немного сложно прочитать, он мог бы и простить ее. Но я не прощу тебя, если ты
