нам немного из обычного круизного стиля.
Наша последняя ночь на «Канберре» началась с концерта оркестра Королевской морской пехоты. В то время, как мимо скользило южное побережье Англии, на игровой палубе звучали марши, популярные песни и шедевры классики. Сгущались сумерки, но, несмотря на них, когда мы проходили мимо приморских курортов, из них выходили маленькие лодки, гудели туманные ревуны, махали отдыхающие. На берегу зажглись уличные фонари, припаркованные на утесах и пляжах машины мигали нам фарами. В некоторых местах фары мигали синхронно, вероятно, под управлением местной радиостанции. Казалось, что наконец-то мы сделали это и на «Канберре», в точности так, как Стив Хойланд фантазировал на нашей холодной мокрой лежке всего несколько недель назад.
После роскошного ужина мы устроили вечеринку в каюте полковника Кита Ива. Я совершенно справедливо получил строгий выговор от Майка «ХС», из-за длины моих волос и общей неряшливости. Если учитывать внимание со стороны прессы завтра, я был не в самой презентабельной форме. Я помню, как с грустью осознавал, что мы возвращаемся к военной нормальности. Но мы похитили Салли, очень симпатичную певицу, которая была частью труппы, отправившейся на о. Вознесения. В свободной каюте Кентербери-Корт мы «защищали» ее от возможных охотничьих набегов вертолетчиков. У Салли были ножницы и расческа, она увела меня на столь необходимую стрижку, и ее последующие заботы не позволили мне задуматься о несправедливости военной жизни.
На следующее утро распространенным явлением были тяжесть в голове и набитый шерстью рот. На припасенные специально для этой цели за последние три недели запасы виски был совершен великий набег. Но встали мы как раз вовремя, чтобы сдать свои постельные принадлежности и упаковать вещи. «Канберра» приближался к берегу, двигаясь мимо портов и курортов Дорсета, низких песчаных дюн Студленда ко входу в гавань Пула нашу родную базу. Несмотря на ранее утро, несколько приветствующих нас судов шли рядом с нами.
«Джентльмены из прессы» каким-то образом поднялись на борт, чтобы сообщить о нашем прибытии, и материализовались на «Канберре» к последнему завтраку. Это были не те журналисты, которые ушли на юг в самом начале конфликта, а совсем другая порода. У них был свой собственный столик, и они были неряшливы и взъерошены, упрекая своего официанта в каком-то упущении. Еда была бесплатной и они были незваными гостями. Их официант, которому они доставляли столько хлопот, провел последние два месяца на самой большой плавучей мишени в мире, и теперь он имел несчастье обслуживать их в свое последнее утро.
Одна темноволосая женщина-репортер была привлекательной, но, в этот момент, еще очень помятой и угрюмой. Она курила сигареты за завтраком, пока все остальные вокруг ели. Тушила окурки в остатках своей еды, так как в столовой не было пепельниц и висела надпись «Не курить».
В каждом свободном закутке корабля шли теле- и радиоинтервью. На каждом шагу людей хватали за пуговицы журналисты с карандашами. Вилли Маккракен надел жилет с надписью «Эксклюзивные интервью здесь». Ответы, которые они получали, были явно бесполезны, так что в конце-концов их энтузиазм угас.
Были сделаны все возможные приготовления. Принц Уэльский, как мы надеялись, не в адмиральской форме и не в красном берете с крыльями десантника, поднимется на борт, чтобы нас встретить. Скорее — не слишком представительный выбор из тех, кого можно было бы счесть презентабельными, а, затем, улетит до того, как мы причалим, чтобы не испортить нам прием. Труппу артистов должны были разместить у мостика, чтобы их пению аккомпанировал оркестр Королевской морской пехоты. (Меня бы тошнило от «Страны надежды и славы», но они играли популярные песни и мелодии, которые мы уже полюбили в их исполнении). Но вскоре они были ошеломлены и окончательно подавлены бесконечными шеренгами других военных оркестров, развернутых вокруг причала «Канберры», исполняющих разные мелодии — явно и наглядно доказывая американское мнение, что британские вооруженные силы это «все оркестры и адмиралы». Когда «Канберра» вошел в пролив между материком и островом Уайт, рядом с нами появилось еще больше прогулочных судов, чтобы последовать за нами. Это был прекрасный летний день — немного туманный, но солнечный, ясный и теплый. Некоторые суда были медлительны и едва поспевали за нами, на других же носились вокруг корабля, находившиеся на них улюлюкали и размахивали руками. Дорогие прогулочные яхты и маленькие семейные лодки сновали туда-сюда.
По мере того, как канал сужался, а свободное пространство на воде уменьшалось, катера сближались, иногда практически соприкасаясь друг с другом. Пожарные буксиры поднимали столбы воды на сотню футов в воздух, заливая лодки с подветренной стороны. Один парень на шикарной яхте все время подходил очень близко, чтобы бросать вверх, нам, выстроенным у поручней, банки холодного пива и лагера. Большинство из них упало в море. Повсюду были развешены приветственные транспаранты, некоторые с именами людей, другие просто «За Экспедиционный корпус».
Пространство у поручней на корабле было распределено по подразделениям очень по военному, но разумно. Поручни были забиты машущими руками, кричащими, очень счастливыми солдатами. Любая лодка с женщинами на борту встречалась добродушными криками: «Снимай свои шмотки!». На носу одной роскошных яхты стояли две модели-блондинки, поэтому, когда она проходила мимо, эти крики стали оглушительными скорее всего, газетчики искали «красивую картинку». Но так или иначе, эти две дамы сняли свои футболки, чтобы продемонстрировать изящные прелести.
Это же самое шоу повторялось несколько раз с разными лодками, и казалось, было заразным. Будучи спортивными и джентльменскими (как мы) никто не был настолько груб и шовинистичен, чтобы просить только пышных блондинок «снять их шмотки». Должно быть, существует какая-то гормональная реакция, что когда сотни мужчин кричат «снимай свои шмотки», это становится непреодолимым для женщин, потому что каждая лодка с женщинами на борту, в конечном итоге последовала их примеру. Даже с теми дамами, которые казались слишком респектабельными и разумными для такого рода вещей.
Несколько обескураженная таким развитием событий, яхта с блондинками снова прошла мимо, и они, под оглушительные возгласы и восторженный свист, сняли всю свою одежду. Я обратил внимание на одну конкретную лодку, с двумя особенно чопорными дамами, которым казалось, суждено было стать исключением, опровергающим мою теорию. Однако позже, на той же неделе, прогуливаясь по Саутгемптону, я заметил фото этой лодки на стенде возле офиса местной газеты, с ними обоими, стоящими на носу и такими же обнаженными, как и в день их рождения Паулинское «обращение», которое, должно быть, произошло на другом борту корабля.
Терминал «P&O» был полностью забит, несколько групп встречающих на причале, все крыши заняты, в огромные пассажирские ангары битком
