лишним года. Он уплатил ему 6000 долларов за не слишком проверенную информацию (при аресте у него обнаружили расписку Бхоге на тысячу долларов). Он заставил его написать от руки контракт с обязательством выполнять разведывательную работу; в этом контракте, подписанном 10 мая 1986 года, в частности говорилось: "Данное соглашение заключено предварительно на десять лет, после чего может быть пересмотрено и продлено… Понимаю, что в мои обязанности включается получение материалов секретного характера, недоступных для гражданина СССР".
В действиях ФБР, помимо желания проучить КГБ, присутствовали и чисто политические соображения. Дело в том, что американская разведывательная служба потерпела несколько поражений, о чем стало известно общественности в 1985 году. Во-первых, утечка в бывший Советский Союз из Агентства национальной безопастности совершенно секретной информации (через Рональда Пелтона); затем шпионская группа Джона Уокера — Джерри Уитворта, действовавшая в военно-морском флоте и раскрытая лишь спустя семнадцать лет; наконец, предательский переход на сторону Москвы глубоко законспирированного агента ЦРУ Эдварда Ли Говарда…
Незадолго до своей первой встречи с Горбачевым в Женеве президент Рейган дал понять, что пора принять меры для ослабления деятельности КГБ.
Когда он выехал из Вашингтона в августе 1986 года для отдыха на западном берегу страны, действия ФБР вовсе не вышли из-под контроля, как у нас полагали некоторые. Оно согласовало свою работу с соответствующими правительственными органами: с Белым домом, Госдепартаментом, Министерством обороны, ЦРУ, и арест Захарова был произведен с их ведома. Возможно, Федеральное Бюро и преувеличивало значение и роль Захарова, но кто, кроме самого Бюро, мог разобраться в этом? Госдепартамент в те дни сообщал в Министерство юстиции, что у него "нет возражений против ареста Захарова с точки зрения внешнеполитической".
В конце августа ФБР изложило дело Захарова в Бруклинском суде и получило ордер на арест и обыск. Затем два федеральных агента, изображавших из себя влюбленную парочку, выследили Захарова и арестовали его на платформе нью-йоркского метро в то время, когда Бхоге передавал ему "секретные" документы, которыми его снабдило ФБР. На первоначальном допросе Захаров сразу "сломался" — он боялся, что федеральные власти могут арестовать его жену и дочь, которые на следующий день должны были прилететь из Москвы. Потом он попытался выкрутиться из положения, в которое попал, предложив Федеральному Бюро свое сотрудничество, то есть решив стать двойным агентом, но получил отказ и был препровожден в тюрьму…
А конфронтации между двумя державами можно было все же избежать, если бы советское посольство не отошло в сторону, когда американские адвокаты Захарова пытались добиться освобождения своего клиента под ответственность и опеку посла. Юрий Дубинин, недавно назначенный на эту должность, не обратился за поддержкой к Госдепартаменту и упустил открывшуюся возможность.
Тем самым увеличились побудительные мотивы для Москвы нанести ответный удар…
Кто мог дать команду арестовать меня — сам Горбачев или какой-нибудь чиновник более низкого ранга? По моим сведениям, и Анатолий Добрынин, и Александр Яковлев, занимавшие достаточно высокие посты, одобрили ответные меры. А выбор мишени для нанесения удара был оставлен за КГБ. Таким образом, подобно Федеральному Бюро, и Комитет безопасности получил благословение сверху. Горбачев, пребывавший в это время на отдыхе, был поставлен в известность и не высказал возражений. Ситуация была несколько похожа на давнишнее дело Баргхорна, когда Леонид Брежнев, человек номер два в советском руководстве тех лет, одобрил арест профессора в отсутствии Хрущева, отдыхавшего на юге, и потом уже доложил своему шефу о происшедшем.
Я вполне допускаю, что Горбачев посчитал арест Захарова очередной американской провокацией и решил ответить на нее тем же. КГБ, как мне кажется, использовал все возможности, чтобы дело Захарова получило зеркальное отражение в моем деле. Начиная со способа ареста.
Разумеется, КГБ всячески отрицал, что мой арест имеет что-либо общее с делом Захарова. Как они полагали, это дает лучший шанс для будущих переговоров об обмене. Неуклюжая возня ЦРУ с "отцом Романом" была им только на руку.
Для чего же московская резидентура ЦРУ связалась с этим человеком, когда все говорило о том, что он провокатор? Думаю, дело тут в давлении, которое оказывал директор ЦРУ, Уильям Кейси, на своих подчиненных в СССР и Восточной Европе, побуждая их вербовать как можно больше новых агентов. Политика Кейси выросла на фоне общего ослабления разведывательной деятельности, которое наблюдалось при правлении президента Картера.
"Отец Роман" сам проявил инициативу. Он предложил письмо, почерк которого полностью соответствовал тому, каким писал один известный диссидент-ученый, сотрудничавший с ЦРУ семь лет назад. Тогда в том, первом, письме были схемы, фотоснимки, а также написанные от руки сведения о новой советской технологии в области ракетостроения, то есть то, что представляет постоянный интерес для американской разведки. По сведениям из официальных кругов в Вашингтоне, это письмо было началом дальнейших плодотворных контактов между оперативными сотрудниками ЦРУ и доверенным лицом от ученого. Автор письма так и не был установлен и впоследствии совсем исчез из вида. Был ли он выслежен агентами КГБ и пойман? Или письмо явилось очередной уловкой в борьбе чекистов с американской резидентурой? Я склоняюсь к последнему, хотя не могу ничего доказать. Но одно довольно известное официальное лицо уверило меня, что вся история с отцом Романом не что иное, как ловушка. "Это один из способов, с помощью которых КГБ может определить, кто у нас в посольстве чем занимается"… — говорил он мне.
Конечно, резиденты ЦРУ в Москве понимали всю рискованность контактов с Романом. Однако, если история с тем ученым-диссидентом оказалась бы подлинной, дело могло пахнуть новым полковником Пеньковским или Адольфом Толкачевым. А в случае провала ничего страшного не произошло бы. Самый худший финал — агент ЦРУ, осуществлявший контакт, был бы пойман и выслан из страны. Что и произошло на самом деле.
Но на вопрос, для чего Натирбофф и Стомбау использовали мое имя во время своих контактов с отцом Романом, удовлетворительного ответа я, вероятно, так никогда и не получу. Какая была необходимость? Разные официальные лица в Штатах, с которыми я разговаривал, включая госсекретаря Шульца, соглашались, что наша разведка действовала неряшливо. Стомбау, бывший сотрудник ФБР, перешедший на работу в ЦРУ, почти не имел опыта работы в Москве. Зато искушенному профессионалу Натирбоффу следовало бы работать лучше.
К слабостям в работе ЦРУ в Москве можно отнести и то, что они использовали в серьезных операциях малоопытных начинающих агентов, которые не могли сравниться со своими матерыми соперниками из КГБ. Смысл этого американцы видели в том, что таких, еще не проявивших себя сотрудников, труднее распознавать. Нарушением их же правила стала посылка в Москву самого
