тебе в глотку. Поверь, это будет выглядеть очень неэстетично, да и чехлы на сиденье запачкаешь, а они только из химчистки.
Егор передал бутылку своему помощнику, но тот действовать не спешил.
– Что это? – спросил он, осматривая содержимое бутылки. В его голосе послышалось сомнение.
– Вино с транквилизатором, – просто ответил Егор. – Если что, оно хорошо оплачивается.
Марьяна почувствовала, как мышцы парня напряглись. Он отпустил ее шею и обхватил пальцами подбородок, заставляя ее открыть рот. Марьяна завопила, забила ногами и тут же получила несильный, но болезненный шлепок по лицу.
– Я сама! Убери руки! – выкрикнула она.
Выхватила бутылку из рук парня, дрожащими пальцами вынула не слишком туго сидящую в горлышке пробку.
Егор, от нетерпения прикусив губу, наблюдал, как Марьяна отчаянно борется с тем, чтобы не заплакать и не попросить о пощаде. Она несколько секунд смотрела на горлышко бутылки, а потом плеснула вино в лицо сидящего рядом парня и кинулась к двери.
Парень не растерялся и обхватил Марьяну за шею, только в разы сильнее, перекрыв ей доступ к воздуху. Потом прижал спиной к себе, запрокинул ей голову, а второй рукой вырвал наполовину опустевшую бутылку и сунул стеклянное горлышко ей в рот.
Хлынуло вино.
Кислое, едкое.
Организм в панике делал конвульсивные глотки, чтобы не захлебнуться. Марьяна жмурилась, билась и брыкалась, но алкоголь неумолимо пробивал путь в ее желудок. Из глаз брызнули слезы, в носу засвербело.
Как только бутылка опустела, парень позволил Марьяне сесть и отдышаться. Он приобнял ее за плечи и привалил к себе. От запаха его пота, смешанного с одеколоном, и пережитого ужаса ее затошнило. Марьяна хотела зажать рот ладонью, но ослабевшая рука упала на колени.
– Только попробуй блевануть и испачкать машину. И так сиденье залила. Просил же аккуратнее, – проворчал Егор. Обратился к помощнику: – Посади ее ровно и можешь быть свободен. Вы оба можете быть свободны.
Марьяну, обессиленную, безвольную, привалили к спинке сиденья.
Она услышала, как открылись и захлопнулись двери, сначала с одной, потом с другой стороны, и ощутила прохладный поток воздуха. Приподняла голову, увидела, что Егор занял место водителя, и осознала ужас своего положения: теперь она осталась с садистом Сенчиным один на один.
Молодой человек повернулся и навел на нее камеру телефона.
– Ты прекрасно выглядишь, – произнесли его тонкие губы. – Жаль, не видишь. Хочешь, опишу? – Егор всмотрелся в лицо Марьяны и со скрупулезностью лаборанта прокомментировал то, что видит: – Тушь потекла, размазалась до самого подбородка. Белки глаз покраснели, веки припухли. Губы… хм… а губы ничего… но нижняя немного кровоточит. Волосы… вот скажу тебе честно, твои волосы меня всегда восхищали. Эти тяжелые беспорядочные кудри, будто шелковые пружинки… да… красиво…
Головокружение усиливалось, и Марьяну начало пошатывать.
– Так, погоди, отключаться еще рановато, – спохватился Егор. – Посмотри в камеру и скажи всего одну фразу. Скажешь и выйдешь из машины. Ты же хочешь выйти отсюда? Хочешь, чтобы все закончилось?
Марьяна знала: сейчас в ее глазах, обожженных слезами и едкой тушью, мелькнула надежда, как бы она ни пыталась ее спрятать. Егор ждал этого момента, конечно, ждал. Он точно предугадал ее эмоциональную реакцию, каждую из реакций, и она ненавидела его за это.
Молодой человек улыбнулся и кивнул на телефон.
– Ну? Ты согласна сделать то, что я хочу? Поверь, я бы мог придумать сотни других просьб, но я прошу сказать лишь несколько слов. Скажешь?
Марьяна кивнула.
– Отлично. Ты скажешь: «Стас, в два часа ночи я буду ждать тебя в воде». Запомнила? Повтори.
– В два часа… – начала Марьяна.
– Нет. Не так. – От гнева лицо Егора передернулось. – А где имя? Нужно имя. Имя этого паршивого выкормыша. Хотя… погоди-ка. Так и скажи: «Выкормыш, в два часа ночи я буду ждать тебя в воде». Начинай.
– Нет…
В глазах Егора появилась угроза. Он открыл дверь и слез с водительского сидения. Пересел назад, к Марьяне. Именно сейчас, при открытых дверях, она могла бы сбежать… наверняка могла бы… но сил не оставалось даже на то, чтобы поднять руку.
Сквозь мутную пелену перед ней возникло лицо Егора, вытянутое и потемневшее.
– Ты скажешь то, что я хочу, или я заберу все свои обещания обратно. Обещания не трогать тебя. – Он собрал волосы Марьяны в пучок и притянул ее голову к себе. Шумно вдохнул аромат ее кудрей, зарыв в них лицо. И пробормотал с дрожью в голосе: – От тебя пахнет ванилью… и сексом. Скажи, куда вы с Платовым сегодня утром ездили? – Холодная влажная ладонь Егора скользнула под подол платья Марьяны, его пальцы оттянули край ее белья так сильно, что пах пронзила боль, и без того не до конца утихшая. В голосе Егора появилась интеллигентная строгость. – Ты не оставляешь мне выбора, Марьяна. Ты сама делаешь себе хуже. Тебе нужно сказать только одну фразу, только одну. Скажешь – и я уберу руку. Ты же хочешь, чтобы я убрал руку? Тогда говори. Скажешь?
Марьяна еле пошевелила губами, но Егор ее понял. Она произнесла: «Скажу».
Перед ее носом тут же возник глазок камеры.
– Говори, – тихо велел Егор. – Обещаю, после этого для тебя все закончится благополучно. Я и пальцем тебя не трону.
Освещая Марьяну холодным светом вспышки, камера записала ее монотонный шепот: «Выкормыш, в два часа ночи я буду ждать тебя в воде».
* * *
Прошло еще три минуты, три долгие минуты.
Цифры на панели в темноте салона горели ярко, слепили, жгли лицо, словно были вспышками на Солнце и выделяли ударные дозы ультрафиолета.
22:56.
Марьяна повалилась на бок, уронив голову на колени Егора. Его пальцы, тонкие, до омерзения медлительные, принялись перебирать ее волосы. Гладить, вытягивать, сжимать, подергивать – самая невыносимая пытка на свете.
– Ничего-ничего, подождем. Посидим, – сказал он доброжелательным убаюкивающим голосом. – Вот знаешь, Марьяна, пока я наблюдал за тобой и Платовым эти несколько дней, пришел к неожиданному выводу. Хочу поделиться, раз уж мы с тобой вот так по-дружески общаемся. Чисто с эстетической точки зрения, чисто с эстетической, в рамках объектива камеры, вы с ним неплохо смотритесь вместе. Выкормыш, не слишком высокий и сухопарый, и ты, хрупкая и в то же время с сексуальными формами, не роковая красотка, конечно, но все же миловидностью природа тебя не обделила. Если б не твои волосы, ты бы была серовата, но вот это… – Он погладил Марьяну по голове, собрал рассыпавшиеся по его коленям локоны в пучок. – Ты знаешь, Платову они тоже нравятся. Я видел, как он смотрит на тебя… хм… как крысенок на кусок ветчины. И
