гурьбой. Другого имени, как "наша матушка", ей не было в казармах уже давно.
Осенью во всех полках, но более всего в Преображенском, у всех солдат стали появляться деньги и довольно большие. Цесаревна, однако, не могла иметь настолько средств, чтобы сыпать в гвардию щедрой рукой такие крупные суммы.
Откуда же явились деньги?
Ходил в Питере глухой слух, что деньги, однако, от цесаревны, а даются ей французским резидентом, маркизом де ла Шетарди. Объяснению никто не верил.
С какой стати будет французский король, через своего резидента, одаривать гвардейские петербургские полки. Совсем это дело бессмысленное и неподходящее. Разумные люди называли этот слух турусами на колёсах.
В октябре месяце госпожа камер-юнгфера всё чаще расспрашивала Кудаева о том, что делает и говорит цесаревна, появляясь у них в полку.
Кудаев отвечал:
— Ничего особливого.
Некоторые вопросы Стефаниды Адальбертовны даже удивляли капрала. Бог весть откуда она что брала.
— Ничего такого не было, тётушка, — заявлял он. — Откуда это вы слышали? Всё это враки.
— Стало быть, ты сам ничего не знаешь, — с гневом объявила однажды госпожа камер-юнгфера.
И действительно Кудаев совершенно не знал, что в полку его водили за нос. Он не подозревал даже, что на всём своём ротном дворе был у всех на примете, отмеченный всеми товарищами и как отрезанный ломоть.
Он не знал, что часто ему давали поручение, чтобы сжить с ротного двора, или приглашали в гости нарочно, чтобы удалить из казарм; а за это время являлась цесаревна, бывало веселье, шум, толки, встречи и проводы "нашей матушки".
Когда появлялся Кудаев, он видел только кругом странно улыбающиеся лица. По своей беспечности он не мог догадаться, что в случае чего-либо, о чём знают уже многие обыватели Петербурга, он, наиближе стоящий, узнает последний.
Подошёл ноябрь.
Однажды, когда Кудаев по приглашению камер-юнгферы явился с женой к тётушке своей Стефаниде Адальбертовне, то застал её очень взволнованной. Она только что пришла из горниц баронессы Иулианы Менгден.
— Ну, садись, — сказала она Кудаеву и своей племяннице по-немецки. — Слушай внимательно, Мальяен, и переводи своему мужу всё, что я буду говорить, не опуская ни единого слова. Дело особой важности.
При помощи переводчицы между камер-юнгферой и капралом завязалась следующая беседа:
— Что говорил у вас недавно ввечеру на ротном дворе офицер Грюнштейн? Какие слова произнёс он, когда уже все спать собирались. Тому назад дня два, или три это было.
— Ничего, — отозвался Кудаев, — ничего такого не было.
— Ну так, стало быть, ты совсем ничего не знаешь и не видишь. Мы все очень рассержены разными наглыми поступками цесаревны. Со всех сторон говорят, что Елизавета хитрит и что-то такое затевает. Она такая глупая, что воображает о себе невесть что, мнит даже сделаться императрицей. Разумеется, она не знает и не слышала, что через месяц или под Новый год правительница сама издаст манифест и объявит себя императрицей Всероссийской. Но дело в том, что правительница не опасается Елизаветы и даже слушать не хочет, когда ей говорят о разных поступках цесаревны. Но мы все, и его высочество принц, и госпожа Менгден, и австрийский посланник Ботта, все смущаются этим. Надо бы эту Елизавету постричь в монастырь или по крайней мере выслать из Петербурга. Ты должен, как близкий мне человек, взять на себя поручение и исполнить его в точности. Разузнать в своём полку, кто есть приверженцы цесаревны, способные что-нибудь замыслить в её пользу, и кто собственно остаётся верноподданным императору.
— Что же, извольте, с большим удовольствием, — отозвался Кудаев. — Это немудрено.
— Всякий день по одному, по два человека перебери всех своих, и солдат и капралов, со всеми по душе перетолкуй и разузнай. Да это надо сделать умно, тонко. Прикинься слугой и доброжелателем Елизаветы, а нас и императора ругай.
— Вестимо, — отозвался Кудаев, — надо хитрить.
И на другой же день после этого разговора капрал начал пытать своих товарищей, а равно и рядовых.
Несколько дней усердно продолжал он свой розыск и пытанье и наконец явился к Стефаниде Адальбертовне объявить, что всё, что смущает её и придворных принцессы, сущий вздор.
— Всё то враки, — сказал он. — Я пытал чуть не весь полк. Все только смеются, только на смех поднимают. Когда я стал говорить о моих якобы замыслах в пользу цесаревны и против принцессы, то одни меня дураком обзывали, другие же грозились за такие речи на меня донос, сделать господину Ушакову. Напрасно вы тревожитесь по пустому.
— Нет, нет и нет, — отозвалась камер-юнгфера. — Стало, не годишься ты в наше дело. Не далее, как вчера был у принцессы австрийский резидент и всячески умолял её обратить внимание на поведение Елизаветы. А третьего дня пришло большущее письмо из Бреславля и все говорят о том же. Французский резидент Шетарди, другой француз, доктор цесаревны Лесток, вместе с ней орудуют шибко, деньгами так и посыпают. Все мы единогласно желаем, чтобы цесаревну заперли сейчас же в какой-нибудь монастырь подальше от столицы. Одна правительница, Бог знает, что с ней приключилось, только всё смеётся и говорит, что это одно измышление врагов её спокойствия.
— И я то же скажу, — отозвался Кудаев, — измышления одни!
Камер-юнгфера махнула рукой и с этого дня уже более ни о чём не толковала с Кудаевым.
В конце месяца, преображенцы вдруг заволновались, шумели и роптали. Целая половина полка предназначалась к выступлению в поход против шведов. При этом указана была перетасовка офицеров и рядовых.
Случайно или нет, но вся рота, в которой был Кудаев, попала в отряд, назначаемый на войну.
И тут только в первый раз, среди всеобщего ропота, Кудаев услышал слова, которые его поразили.
Один из капралов объяснил, что надо бы только время оттянуть, какой-нибудь месяц, и тогда никакого похода не будет, так как правительница с своим младенцем-императором сама отправится в поход, только не против, шведов, а на Белое море.
Кудаев задумался, передавать ли, что он слышал камер-юнгфере или нет. Несмотря на то, что он слыл в полку как доносчик, он всё-таки не чувствовал в себе ни малейшего желания идти доносить на своих товарищей.
XXV
Наконец, однажды ночью в дом Кудаева прибежал рядовой, разбудил его и объяснил, запыхавшись, что нечто диковинное творится в полку и к утру чудеса будут. Пришли к ним в казарму несколько незнаемых людей и усовещивают рядовых стать
