бы я ему и правда была дорога – не скрывал бы правду.
Но...
Я же видела, чувствовала, что дорога ему. Просто есть что-то важнее. Что?... Как бы выпытать, аккуратно, ничего не разрушив. Ведь он после каждого проблеска искренности прячется за толстой стеной, за длинными колючками самоуверенности и иронии. Дикобраз он чертов, а не сокол. Или нет... Это ведь не боязнь чувств, привязанности, как у меня. Не привычка скрываться за маской, вечно притворяться и получать от этого искреннее удовольствие, как у Эйнара. Нет, чую, тут все дело в каком-то очередном плане... он ведь на это намекал, оправдывался...
От путанных мыслей меня отвлекла музыка, прозвучавшая как гром среди ясного неба. Трубы и барабаны – но не торжественный марш или что-то в этом духе. Нет, звуки были на удивление мелодичные... и гипнотические. Нарастающий ритм трубы сменило что-то более утонченное и пронзительное, с редкими каплями ударов клавиш рояля и стонами скрипки.
Глава 37. Яна (3)
Я недоуменно осмотрелась – никаких оркестров, разумеется, не было. Зато были люди. Выползали на широкую дорогу из всех щелей – домов, кафе и магазинов – как встревоженные, завороженные муравьи. Амулеты с божественным знаком на груди каждого светились золотом, как и провода, что опутывали крыши, кроны деревьев и высокие ажурные фонари на аллее. И от этих проводов и шла музыка.
А люди шли в храм. Спокойно, не толкаясь и совершенно безмолвно. Лишь тихое шуршание шагов и складок одежды – длинные струящиеся платья у женщин, строгие костюмы и мужчин. Среди чернокожих жителей города затесались и редкие туристы – и они точно так же зомбировано шли за толпой с восхищением на лице.
Как, собственно, и мы с Хоуком.
– Это еще что? – напряженно спросила я, послушно шагая со всеми. Могла бы остановиться – я вовсе не чувствовала себя загипнотизированной – но было просто любопытно.
– Полуденная месса в честь Златоликого Бога, – тихо, чтобы не привлекать внимания, сказал Хоук. Я тоже сбавила голос.
– И вера так сильна, что все бросают дела и спешат к храму? Или это какая-то магия? Знаешь ли, жутковато.
Идти становилось тяжелее – мы подымались в гору. К тому же музыка не давала сосредоточиться, а к ней еще присоединились и запахи – цитрусы, корица, ладан, мускат... это из того, что было мне знакомо. А сильнее всего – кофе. Терпкая контрастная смесь – как и музыка. Оно не должно было успокаивать, а должно было раздражать, вызывать неприятие... но затягивало, как наркотик.
– Вера и магия здесь всегда были единым целым.
– И вот этого я не понимаю... Что собой представляет этот Бог? Ведь все чудеса можно объяснить магией. И магия однозначно реальна, в отличии от этого... Златоликого.
– Богов создают не только ради того, чтобы объяснить чудо.
– Я прошу не философии, а конкретики. Ты же так любишь рассказывать легенды, – как бы я не старалась не показывать своей обиды на Хоука, тон мой был прохладным.
– Как кстати ты вспомнила о легендах... Помнишь ту сказку, которой так наслаждалась на Готреде? – он остановился. Хотел, видимо, своими шаловливыми ручонками напомнить мне, как я тогда наслаждалась. Я его опередила – первая поцеловала. Стремительно и зло, не позволяя касаться себя.
Кто-то из горожан не выдержал, бросил в нашу сторону нечто явно осуждающее на своем быстром, клокочущим языке.
– Какая ты неприличная девочка, дорогая, – тяжело дыша, сказал Хоук. Я едко усмехнулась.
– Пусть все видят, как сильна наша любовь.
Хоук промолчал. Я, прикусив губу, отвернулась. Где же твоя непробиваемая самоуверенность, женишок, вечная насмешка... Неужели все вдруг настолько стало серьезно?
– Почему нельзя просто телепортироваться к храму? – отстраненно спросила я, провожая взглядом выводок детишек в торжественных лимонно-желтых нарядах.
– Потому что запрещено. Таковы правила пребывания в Гоуд-Сва – телепортация только в специально предназначенных для этого местах.
Некоторое время мы просто шли рядом, не разговаривая и бросая друг на друга странные взгляды. Запах кофе становился все сильнее – еще немного и я его разлюблю. В музыке стали пробиваться какие-то испанско-цыганские мотивы. Оранжевые плитки под ногами исчезли, осталась лишь чисто-черная гладь...
Как бы мне снова начать получать удовольствие от бездумных поцелуев и познавательной болтовни? Приспичило тебе, Яна, понимаете ли чего-то большего...
Эйнар дать большее был готов.
Хватит этих мыслей.
– Златоликий Бог имеет какое-то отношение к феям из Эквариуса? Тоже творения магических деформаций... ну и людской фантазии? – небрежно спросила я. – Вообще-то я немного читала про эту страну – благословенный край, самый богатый и магически развитый на Вейдане. Но власть здесь – строгая теократия и все, что касается их Бога, тайна за семью печатями. Лишние знания, видимо, разрушают веру...
– Верно... Златоликий Бог из недр земных золото берет и простым людям отдает. – Хоук говорил подстраиваясь под мелодию. – Златоликий Бог светом своим солнце застит – он сильнее; жары не пускает, дарит городу благословенную прохладу и влагу.
– И что же берет он взамен?
Мы наконец вышли к храму. Дорога перетекла в огромную площадь, где в самом центре стоял – а точнее держался в воздухе – многоступенчатый храм. Все светилось – от бесчисленных золотых проводов, что спустились на землю и живыми лентами-змеями вились по черным плитам, тянулись вверх на нижнюю террасу храма-зиккурата. Или, точнее, спадали вниз, словно безвкусный новогодний “дождик” с табуретки, на которой ёлка стоит...
Картинка из детства, давнего счастливого детства, когда отец еще рядом был и мама часто улыбалась, а братья – бесячие балбесы, слишком мелкие, чтобы серьезная третьеклашка понимала, как их любит – встала перед глазами так ярко, так неожиданно, что сердце на миг защемило...
Люди – бесчисленная толпа вокруг храма – стояли прямо на этих проводах, не обращая ни на что внимания, и амулеты со спиралью на их шеях горели еще ярче.
Музыка, стучит в едином с сердцем ритмом, нарастает.
Жрицы вышли на ступени храма, разбрелись по первым трем террасам и начали танцевать. Прекрасные, черные, как крепкий кофе со сливками с золотыми крупинками – у них белые юбки из сотен длинных шифоновых лент, дребезжащие браслеты и ожерелья, кольца и серьги. Они все в масках, скрывающих левую половину лица – золотых, конечно. Длинные-длинные, до пят, волосы прикрывали обнаженную грудь, струились в белых складках ткани.
Жрицы танцевали – отрепетированно, жутковато-синхронно, и от их
