Свертываю газету, аккуратно кладу в карман. Не купить ли еще? Одной мало. Факт, мало. Отправляюсь к ларьку.
У киоска очередь. Стоят люди за газетами, а в газете про меня. Кто последний? Знакомое женское лицо. Ах, вспомнил! А рядом с ней Картошин!
– Здравствуйте, не узнаете?
– Ах, – Катя Картошина протянула мне руку, – как вы сюда попали? Паша, ты его не узнаешь?
Подаю руку Картошину. Как же, как же, он помнит, жуткий вечерок, моего дядю он часто вспоминает.
– Какими судьбами вы у нас?
Вместо ответа я вынул из кармана газету, представился случай похвалиться.
– Здесь про вас? – удивилась Катя. – Скажите на милость, вот не подумала бы! Смотри-ка, Паша, смотри-ка…
Подходила очередь. Я взял пять газет и тут же сказал:
– Одну могу вам подарить на память.
– Очень приятно, – сказал Картошин, – так, значит, вы боксер? Добровольное спортивное общество?
– Добровольное, – сказал я.
– Левой, правой, левой – ать! – Он неуклюже замахал кулачками. – Не уважаю, не признаю.
– Да я просто на соревнования, – сказал я виновато, хотя виноватым себя не чувствовал.
– Как Виконт? – спросила Катя.
– Гнус он! – сказал я. – Гад!
Они как по команде посмотрели на меня.
– Ведь он ваш дядя!
– Никакой он мне не дядя!
– А кто же он?
– Жулик!
Они переглянулись.
– Он всегда был нечистоплотен, ваш дядя…
– Никакой он мне не дядя. Нагородил я тогда с бухты-барахты, а зачем – и сам не пойму. Взял да и нагородил. А сейчас вот перед вами стыдно. Гад он. Больше он никто.
– Чем же он вас обидел?
– Не дядя он мне, не родственник, понимаете, а просто я у него работал, частная лавочка, неохота объяснять…
– Вы уж объясните, раз начали, – сказала Катя.
– Никто у него не заседает, никого он не принимает, про министров вам наврал, про все…
– Паша, ты смотри, а мы с тобой как были дураками, так и останемся. Дурачит нас любой, а мы туда же, рты раскрыли, мальчишка нас обвел вокруг пальца…
– Зачем же вы нас дезинформировали? – спросил Картошин строго.
– А я и сам не знаю, захотелось поболтать.
Вышли к реке Гянджинке. Постояли. Широкое русло почти высохло. Спустились вниз, пошли по руслу. Под ногами чиркали камни. Проносились ласточки.
– Когда-нибудь речка разливается по всему руслу или всегда так мало течет? – спросил я.
– Особенно она не разливается, – сказал Картошин, – хотя воды бывает больше.
– Ну а насколько больше?
– Немного больше, немного меньше, но в принципе на все русло ее никогда не хватает.
– А почему?
– Ах, откуда мы знаем! – сказала Катя.
– А я думал, вы знаете.
– Послушайте, почему мы должны знать, как вы думаете? – сказала Катя немного раздраженно.
– Потому что вы здесь живете.
– Живем, а дальше что?
– Вы же видите речку.
– Вы опять, наверное, дурака валяете, или как вас понять?
– Нисколько, просто мне интересно знать: разливается речка по всему руслу когда-нибудь или нет.
– А зачем вам это?
– Интересно.
– Вы меня извините, но, может быть, это бокс на вас так дурашливо действует? Вы задаете никчемные вопросы, но в то же время дураком вас не назовешь.
– Что же странного в моем вопросе? Если я хочу знать про речку, значит, в этом что-то странное? Предположим, вы не знаете, разливается она или нет, то так и скажите, что не знаете. Широченное русло, а речушка малюсенькая…
– Ах, отстаньте! – Катя поправила волосы, и взгляд ее устремился вдаль. – Вы лучше расскажите о вашем лжедяде, чем приставать к нам с речкой.
На какой-то момент они вдруг опять показались мне теми же, заслуживающими подначки, но у них были открытые лица и любопытство открытое, хотелось им ясности – только и всего.
– Я вам уже сказал, что он гнус. Не отдал мне долг. Сбежал, как трусливая собака, и никакой он мне не дядя.
– Он был вам должен?
– Представьте, был мне должен. – Мне не хотелось объяснять.
– Он у вас занял?
– Занял.
– А откуда у вас деньги, простите?
Я развернул газету со статьей о боксе.
– А откуда у меня удар, вы не спросили?
– Боксом вы заработать не могли. В ваши годы вы нигде не могли заработать много денег.
– Нигде не могли, – сказал молчавший до сих пор Картошин.
– У него я их и заработал, – сказал я нехотя. – Если бы я его встретил, я двинул бы ему в солнечное сплетение, чтоб он знал, как обманывать и не платить за работу, но он сбежал…
– Что за работа? – спросил Картошин.
– Делали одну продукцию, – сказал я. – Я вам объяснял: частная лавочка.
– Не нужно работать в частных лавочках, – сказал Картошин, – и поделом вам. Молодой здоровый человек, в добровольном спортивном обществе, и пробавляется частной лавочкой, куда годится! Вы подумали?
– Я хотел заработать деньги, что плохого?
– Ну, вы их заработали?
– Заработал.
– Где они?
– Как где?
– Ну, где ваши заработанные в лавочке деньги? Где?
– Я же вам объясняю: он сбежал.
– Значит, вы их не получили?
– Ясно, не получил.
– Значит, ничего не заработали?
– Выходит, нет.
– А знаете почему? Закономерно! Изготовляя продукцию в частной лавочке в нашем обществе, вы неминуемо заработали на орехи! – Он засмеялся.
– Не надоело вам читать мне нравоучения? – сказал я. – Вам-то что?
– Вот то-то и оно, – сказал он. – Хотят полегче, противно, Катюша.
– Отстань, Паша, – сказала Катя.
– Куда же он сбежал? – спросил Картошин.
– Сбежал из дому. Смылся.
– А жена? – спросила Катя.
– У родственничков его торчит, как он выражается.
– Похоже на него, – сказал Картошин. – Он всегда вовремя смывался. Всячески жульничал, изворачивался как мог. Пускался на различные аферы, насколько я его знаю. Помнишь, Катя, он продал стулья нашего факультета?
– Да, это был трюк!
– Продал стулья факультета? – удивился я.
