Вы думаете, здесь живет Брик, исследователь языка? Здесь живет шпик и следователь Чека.
В авторстве подозревали Есенина, который и сам был горазд водиться со всякими блюмкиными.
Неизвестно, какими именно подвигами отметился Ося на чекистском фронте, но знакомым он помогал. Наверняка и Елену Юльевну Каган устроили в лондонский АРКОС не без его участия. В АРКОСе в ту пору, когда с Британией не было дипотношений, явно занимались не только закупкой товаров. Недаром британские спецслужбы нагрянули туда с обыском. Именно по Осиной протекции родители и сестра Пастернака в 1921 году смогли выехать за границу. А вот довольно занимательный эпизод из воспоминаний переводчицы и свояченицы Валерия Брюсова Брониславы Погореловой, писавшей: «О Маяковском поговаривали, что у него — очень крепкая, романтическая связь с молодой художницей, женой крупного чекиста»[405].
Она встретила его зимой на улице в роскошной шубе и с новыми зубами и решила, что такой человек уж точно сможет оказать протекцию старому другу ее семьи, случайно оказавшемуся в тюрьме без всякой вины. Дело было в ведении Московской ЧК; именно там работал Ося — как называет его Погорелова, «следователь, у которого проживал Маяковский». Она вспоминает:
«Стоял конец зимы. Кругом слякоть, понурые, убого одетые люди. Мерзли мы в ту пору и на улице, а еще больше — в нетопленых квартирах. Голодали, жались в страхе, и мало кто спал по ночам. Создавалась всюду невыносимая, удручающая атмосфера.
Когда же передо мной открылась дверь в квартиру следователя Б[ри]ка, я очутилась в совершенно ином мире. Передо мной стояла молодая дама, сверкающая той особой, острой красотой, которую наблюдаем у блондинок-евреек. Огромные, ласковые карие глаза. Стройный, гибкий стан. Очень просто, но изысканно-дорого одета. По огромной, солидно обставленной передней носился аромат тонких духов.
— Володя, это к тебе, — благозвучно позвала блондинка, узнав о цели моего прихода.
Вышел Маяковский. В уютной, мягкой толстовке, в ночных туфлях.
Поздоровался довольно величественно, но попросил в гостиную. Там, указав мне на кресло и закурив, благосклонно выслушал меня. Причем смотрел не на меня, а на дорогой перстень, украшавший его мизинец.
Появилась очаровательная блондинка.
— Дорогая, — обратился к ней Маяковский, — тут такое дело… Только Ося может помочь…
— Сейчас позову его…
Во всём ее существе была сплошная радостная готовность услужить, легкая, веселая благожелательность.
Очень скоро она вернулась в сопровождении мужа. Небольшого роста, тщедушный, болезненного вида человек с красноватыми веками. Лицо утомленное, но освещенное умом проницательных и давящих глаз. Пришлось снова рассказать свою печальную историю и повторить просьбу.
С большим достоинством, без малейшего унижения или заискивания Маяковский прибавил от себя:
— Очень прошу, Ося, сделай, что возможно.
А дама, ласково обратившись ко мне, ободряюще сказала:
— Не беспокойтесь. Муж даст распоряжение, чтобы вашего знакомого освободили.
Б[ри]к, не поднимаясь с кресла, снял телефонную трубку…
С этого острова счастья, тепла и благополучия я унесла впечатление гармонически налаженного ménage en trois (семьи втроем. — А. Г.). Каждый член этого оригинального союза казался вполне счастливым и удовлетворенным. Особенно выиграл, казалось, в этом союзе Маяковский. Средь неслыханной бури, грозно разметавшей всё российское благополучие и все семейные устои, он неожиданно обрел уютный очаг, отогревший его измученную, ущемленную душу бродяги»[406].
