Мало-помалу в жизни обитателей Кинлоха начались перемены. Теперь здесь иногда звучал смех, и мужчины порой оживленно спорили друг с другом и за столом, и во время работы. Дети, которыми верховодила Кири, все чаще устраивали потешные сражения, используя при этом ножи, мечи и топоры, вытесанные из дерева. Они играли кожаными мячиками, опрокидывали друг друга на землю, громко обзывались.
Прядя шерсть, женщины, раньше всегда безмолвствовавшие, теперь с увлечением болтали. Глядя на все эти новшества, Варрик хмурил брови, но ничего не говорил. Чесса смеялась так много, как никогда в жизни, и чаще всего не потому, что ей в самом деле было смешно, а потому, что ей хотелось, чтобы жители Кинлоха поняли, какая чудесная вещь смех, и убедились, что они могут смеяться, не опасаясь наказания, и что Варрик ничего им за это не сделает. “Пожалуй, Клив скоро возомнит, что он самый остроумный человек в Шотландии, – говорила она себе, – поскольку теперь я заливаюсь смехом почти от всего, что он говорит”.
* * *
Тот день, когда Чесса сломала Атолу ногу, начался с мутного серого тумана, однако затем развиднелось и мглистый рассвет перешел в солнечное утро, пахнущее свежестью. На высокий скалистый гребень, окаймляющий их новую усадьбу с восточной стороны, опустился крупный сокол. Все мужчины работали на строительстве усадьбы, которую Клив собирался назвать Карелией в честь перешейка между озером Ладога и Финским заливом, места, которое он, по его словам, всегда вспоминал с удовольствием. Когда Чесса попыталась выяснить причину этого удовольствия, Клив поцеловал ее в кончик носа и сказал, что ответ на этот вопрос он унесет с собой в могилу.
– Карелия, – произнесла она. – Что ж, это и впрямь красивое название, не стану спорить, хоть я и уверена, муж мой, что там у тебя была какая-то женщина. Как ее звали?
– Тайра, – ответил он и снова чмокнул ее в кончик носа. – Если, конечно, мне не изменяет память. Ведь их было так много.
Чесса сжала руку в кулак и с наигранной яростью ударила его в живот. Он ухмыльнулся:
– Ну как, ты еще не забеременела? Она нахмурилась:
– Я столько раз объявляла себя беременной, и вот теперь, когда я и вправду этого хочу, у меня ничего не выходит. Как ты думаешь, Клив, может, я бесплодна?
– Нет, дорогая, я думаю, что твой муж просто недостаточно усерден. А может, все дело в том, что ты чересчур тревожишься по этому поводу и твои опасения передаются моему семени, вот оно и отказывается оплодотворить тебя.
– Да, верно, в последнее время ты слишком много работаешь на этой стройке и всегда возвращаешься домой очень усталый.
Клив схватил ее за шею и легонько сдавил. Потом крепко поцеловал в недовольно сжатые губы. Он пристально посмотрел ей в лицо, заглянул в прекрасные зеленые глаза, такие же зеленые, как те мшистые камни у водопада, которые он ей показывал.
– Мой отец что-нибудь говорил тебе? Он никак тебе не досаждал?
– Нет. Но всякий раз, когда он видит меня, он пялится на мой живот.
– Чесса, это правда? – раздался детский голосок. Клив и Чесса опустили глаза и увидели Кири, которая хмуро смотрела на отца и мачеху. В руках у нее было недогрызанное яблоко. Чуть поодаль трое ребятишек, вечно ходящих за ней хвостом, спорили из-за кожаного мячика.
– О чем это ты, золотце? – спросила Чесса. – Что правда?
– Я слышала, как Атол сказал своему брату, что у тебя будет ребеночек от моего отца.
– Чистая правда, – глазом не моргнув, ответствовал Клив.
– А потом он сказал, что ты говоришь не правду и что ребеночек у Чессы будет не от тебя, а от Варрика. Я сказала ему, что он ошибается, а он надо мной посмеялся. Атол противный. Он мне не нравится. – Кири на мгновение уставила глаза в землю, свирепо сдвинув брови. – По-моему, он полоумный.
– Да, Кири, ты права. У него не в порядке с головой, – твердо сказала Чесса. – Так что держись-ка ты от него подальше. Он трус и любит делать гадости.
Но Кири не последовала этому совету. По счастью, Чесса подоспела как раз вовремя. Она увидела Атола, который с издевкой смотрел на девочку с высоты своего роста, услышала, как Кири крикнула:
– Ты все наврал мне, Атол. Чесса родит ребеночка не от Варрика, а от моего отца, вот!
– Ты маленькая дура, – зло прошипел Атол. – Ты ничего не понимаешь. Убирайся отсюда, поняла?
– Никуда я не уйду, пока ты не признаешься, что все наврал!
Атол обругал ее грубым словом, она лягнула его в голень, и тогда он нагнулся, схватил ее и начал трясти, словно нашкодившую собачонку.
– Ах ты, мерзкое отродье! – заорал он, брызжа слюной ей в лицо. – Мерзкое, проклятое отродье! В тебе его кровь, и ты не имеешь права жить здесь и присваивать то, что принадлежит мне!
Чесса не представляла, что у него на уме, но лицо его было искажено такой бешеной яростью, что она ужаснулась. Он полностью утратил самообладание и, похоже, мог сделать все что угодно.
– Отпусти девочку, Атол, – тихо сказала она.
– Ты! – злобно прохрипел Атол и снова тряхнул Кири. Та сжала свою маленькую ручку в кулак и изо всей силы стукнула его по носу. Атол взвыл и швырнул ее на землю.
В следующее мгновение Чесса вихрем налетела на него, пронзительно выкрикивая все бранные слова, которым она выучилась в Дублине от воинов своего отца. Он занес было кулак, чтобы отпихнуть ее, и тут она что было сил ударила его коленом в пах. Когда он согнулся вдвое, вопя от боли, она лягнула его в голень и он, не удержавшись на ногах, шлепнулся на землю. Но Чессе этого было мало. Она пнула его в ребра, потом еще раз с силой ударила его каблуком в голень, и услышала, как хрустнула кость. Однако это ее не остановило. Тяжело дыша, она продолжала исступленно наносить удары.
– Чесса, перестань!
Она попыталась вырваться из рук Клива и снова наброситься на Атола, который сжался в комок под градом ее пинков, однако Клив все же сумел оттащить ее.
Чесса резко повернулась к мужу и, задыхаясь от ярости, крикнула:
– Он схватил Кири и стал ее трясти! А потом швырнул ее на землю. Швырнул ее, Клив( – С Кири все в порядке, Чесса. Я научил ее, как перекатываться через плечо при падении. Перестань же, Чесса, оставь его. Смотри, с Кири ничего не случилось.
– Отец, погляди, я не ушиблась, не то что Атол. Красный туман, застилавший глаза Чессы, рассеялся, когда она услышала удовлетворение, прозвучавшее в тонком голоске Кири. Она набрала в легкие побольше воздуха и медленно выдохнула.
– Ума не приложу, почему я не вытащила нож и не всадила в его черное сердце, – сказала она, тряхнув головой. Потом посмотрела на съежившегося в страхе Атола, занесла ногу для очередного пинка, однако не ударила.
– Нет, – сказала она. – Думаю, с него хватит.
– Моя нога, – простонал Атол. Он с трудом сел, схватился за голень и начал раскачиваться из стороны в сторону, не переставая скулить. – Моя нога! Ты ее сломала!
