Глава 1
Норвегия, Вестфолд, усадьба Малверн
922 год от Рождества Христова
Впервые этот сон приснился Кливу в ночь того дня, когда его дочери Кири исполнилось три года. Была середина лета, и ночи стояли светлые – тьма не сгущалась до самого восхода солнца. Клив крепко спал, окутанный мягкой серой мглой летней полночи, когда к нему пришел этот сон…
Он стоял на высоком узком утесе, прислушиваясь и вдыхая теплый, влажный воздух. Под ним ревел водопад: бурлящий, мутный поток бежал между мокрых, блестящих валунов, суживался, теснимый берегами, и где-то далеко внизу обрушивался на невидимую сверху скалу. Поднялся легкий туман, и внезапно стало так холодно, что Клива пробрала дрожь и он запахнулся в свой плотный шерстяной плащ.
Вокруг тесно стояли деревья и цвело великое множество ярко-лиловых и ярко-желтых цветов, которые, казалось, росли прямо на скалах. Среди низкого кустарника кое-где виднелись валуны и большие камни. Клив начал спускаться вниз по извилистой, узкой тропе.
У подножия утеса его ждал вороной пони с белой звездочкой на лбу. Пони тихо всхрапывал. Клив хорошо знал этого конька. Внезапно он понял, что ему хорошо знаком не только пони, но и вся эта земля с ее скалами, моросящими дождями и удивительным, благоуханным воздухом.
Вместо седла на спине у пони была волчья шкура, которую Клив сбил набок, когда вскочил на него. Мгновение спустя он уже мчался во весь опор по лугу, полному разноцветных благоухающих цветов. Дождь перестал моросить и из-за туч показалось солнце. Оно стояло высоко в небе, яркое, жгучее. Очень скоро на лбу Клива выступил пот. Миновав поляну, пони свернул на другую тропу и понесся на восток. Клив заставил конька развернуться и скакать в противоположную сторону. Пот щипал ему глаза, подмышки взмокли; Нет, Клив не хотел ехать на восток – при одной мысли об этом он чувствовал такой страх, что у него начинало сосать под ложечкой. Ему хотелось уехать, уехать далеко-далеко и никогда больше не видеть.., не видеть чего? Он сидел верхом на своем пони и тряс головой. Нет, нет, он никогда не вернется туда! Но туг он вдруг понял, что не может не вернуться, понял, что у него нет выбора.., и внезапно снова оказался там и застыл, тупо глядя на огромный деревянный дом с кровлей из дерна и дранки. Это был не просто дом, а настоящая крепость. Клив вдруг осознал, что не слышит никаких звуков, абсолютно никаких. Ничто не нарушало безмолвия, хотя он видел мужчин и женщин, работающих на полях, несущих дрова, разговаривающих с детьми. Какой-то человек с мощными мускулистыми руками поднял над головой меч, видимо, проверяя, хорошо ли он уравновешен. Не было слышно ни смеха, ни споров – кругом царила мертвая тишина.
Потом из деревянной крепости донеслись тихие голоса. Но он не войдет туда, ни за что не войдет! Громадная входная дверь отворилась, и голоса зазвучали громче. Сквозь дым, поднимающийся из вырытой в полу ямы для очага, Клив увидел обитателей крепости: мужчины затачивали свои топоры и полировали шлемы, а женщины ткали, шили и готовили еду. Все выглядело так буднично, так обыденно, и все же ему хотелось не медля убежать отсюда – однако это было невозможно. И тут он увидел ЕЕ – она стояла, печально потупив золотоволосую голову, такая маленькая, хрупкая, беззащитная, и он попятился, чувствуя все нарастающее желание завыть, как воют женщины, оплакивающие покойника. Это ОНА спряла, выкрасила и соткала его шерстяной плащ.
Клив невольно запахнул его, словно прижимая плащ к своему телу, он прижимал к себе и ее, спасая от опасности. Он не мог вспомнить, в чем состоит эта опасность, но знал, что не в его силах отвести ее, предотвратить то, что должно случиться. Он не входил в крепость, а продолжал стоять снаружи, но до его слуха все равно доносился спокойный негромкий мужской голос, исходящий из-за толстых бревенчатых стен. От этого голоса кровь стыла в жилах; он был так же страшен, как и человек, которому он принадлежал. Скоро этот человек замолчит. Скоро все замолчат, кроме НЕЕ. Негромкий низкий голос все говорил и говорил что-то невнятное, потом его заглушил пронзительный женский крик. И Клив тотчас же все понял – понял, что произошло.
Он бросился бежать со всех ног, лихорадочно оглядываясь по сторонам в поисках пони, но маленького конька нигде не было видно. Он услышал еще один крик, полный боли, и еще, и еще… Крики становились все громче и громче и наконец стали такими пронзительными и жуткими, что внутри его разверзлась черная пустота, и он перестал что-либо слышать, видеть и ощущать. Клив вскрикнул и рывком сел на кровати.
– Отец!
Этот тонкий тихий голосок ворвался в его сон еще до того, как ему удалось отогнать от себя ужасную, мучительную картину, которую он не видел, но ясно представлял. Он знал, знал, отчего ОНА так кричит…
– Отец, ты кричал во сне. С тобой все в порядке?
– Да, – выговорил он, понемногу приходя в себя, и посмотрел на дочь. Спутанные волосы, обрамлявшие ее маленькое личико, были такого же ярко-золотистого цвета, как и у него.
– Просто мне приснился страшный сон, только и всего. Иди сюда, моя сладкая, дай я тебя обниму.
Клив попытался уверить себя, что это и впрямь не более чем обычный дурной сон, приснившийся ему оттого, что он съел на ужин слишком много ячменного супа.
Он поднял свою трехлетнюю дочку, посадил ее к себе на колени и крепко обнял. Он прижимал к сердцу это маленькое существо, в котором его глаза не находили ни одного изъяна, существо, которое неким чудесным образом сотворил он сам. При этом он старался не думать о ее матери, Сарле, женщине, которую он любил и которая пыталась убить его. Нет, он не станет ее вспоминать, особенно сейчас, сразу после того, как ему привиделся этот сон, из-за которого его сердце все еще стучит как бешеное, а подмышки чешутся от обильного пота.
Кири чмокнула отца в подбородок, обвила худенькими ручками его шею и сжала ее изо всех своих силенок, а потом хихикнула – и Клив наконец полностью опамятовался. Да, ему просто-напросто приснился необычный сон, только и всего.
– Я дала пинка Харальду, – сказала Кири. – Он сказал, что не разрешает мне брать его меч. Он сказал, что я девчонка и не мое дело учиться убивать мужчин. Тогда я сказала ему, что он не мужчина, а всего-навсего сопливый мальчишка. Тут он покраснел как рак и обозвал меня плохим словом, вот я и дала ему пинка.
– А ты помнишь это слово – то, которым обозвал тебя Харальд?
Она покачала головой. Клив улыбнулся, глядя на нее сверху вниз, однако сердце его болезненно сжалось. Он не сможет вечно скрывать от нее правду. Дети слышат разговоры взрослых, а взрослые иногда говорят о том, что было три года назад, говорят о Сарле и при этом искоса посматривают на Кири, хотя она совершенно не похожа на свою мать. Она похожа только на него, похожа во всем. Но другие все равно пытаются найти в ней черты Сарлы.
Он еще крепче прижал к себе дочь. Как же он любил ее! Она была прекрасна, ее маленькое тельце было совершенно, а личико так красиво, что когда-нибудь при одном виде ее мужчины наверняка будут терять голову. Однако с самых первых месяцев жизни Кири предпочитала хвататься за отцовский нож, а не за тряпичную куклу, которую сделала для нее тетя Ларен. Перед сном Клив сам клал тряпичную куклу в кроватку дочери, чтобы Ларен не чувствовала себя обиженной.
