Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
Трудно согласиться с А. Г. Вишневским, по мнению которого европейские страны СНГ (включая Россию) в годы реформ «лишь повторяли тот путь, который многие страны Западной Европы проделали с той же скоростью в отсутствие каких бы то ни было потрясений и даже в периоды процветания».[432] Обосновывая этот тезис, А. Г. Вишневский приводит рисунок (рис. 9.3), на котором траектории рождаемости в России, Украине, Италии, Испании, Германии синхронно идут вниз.[433] Подобная аргументация не убеждает.
Рис. 9.3. Снижение рождаемости в России и некоторых странах Европы в 1950–2003 гг.
Вызывает возражения уже сам подбор стран. В соответствии с классификациями, используемыми сегодня в мировой демографии, Италия и Испания относятся к странам Южной, а отнюдь не Западной Европы.[434] Германия – тоже «особый случай»: на показатели рождаемости в ней оказал понижающее влияние трансформационный кризис в восточных землях (бывшей ГДР). Складывается впечатление, что все три названных государства попали на рисунок, приведенный А. Г. Вишневским, только по одной причине – рождаемость в них ниже, чем в остальных странах Северной и Западной Европы.
Между тем коридор, в котором на протяжении последней четверти века находились показатели рождаемости промышленно развитых стран мира, был достаточно широк (рис. 9.4). Верхняя его граница с середины 1990-х гг. стабилизировалась на уровне простого воспроизводства населения, нижняя соответствовала сокращению численности населения с каждым поколением почти вдвое. Траектория российской рождаемости, направившись в 80-е гг. прошлого века к потолку этого коридора, начала затем стремительно падать вниз и стабилизировалась лишь неподалеку от его дна. Максимальные значения суммарного коэффициента рождаемости в России были достигнуты в 1987 г. и составили 2,23, минимальные зафиксированы в 1999 г. – 1,17.
Обратившись к любой базе демографических данных, легко убедиться: нигде в Западной и Северной Европе[435] не наблюдался феномен, подобный российскому, – на протяжении 13 лет суммарный коэффициент рождаемости не поднимался выше уровня 1,35. Траектория российской рождаемости на протяжении последней четверти века менее всего, как это видно на рис. 9.5, походила на повторение с запаздыванием соответствующих кривых для США или стран Северной и Западной Европы. Сходство же, причем немалое, наблюдалось между Россией и странами с переходной экономикой (рис. 9.6).
Рис. 9.4. Россия в коридоре значений суммарного коэффициента рождаемости в 40 промышленно развитых странах в 1980–2004 гг.
Рис. 9.5. Суммарный коэффициент рождаемости в России, США и 12 странах Северной и Западной Европы в 1980–2005 гг.
Рис. 9.6. Суммарный коэффициент рождаемости в России, Венгрии, Польше и Румынии в 1980–2004 гг.
Хотелось бы подчеркнуть: различия между уровнями рождаемости, наблюдаемыми в США (в среднем 2–2,1 ребенка на женщину) и в России (1,2–1,3 ребенка), – далеко не мелочи, не преувеличение любителей драматизировать все и вся. Важность различий между «просто низкой» (low) и очень низкой (very low) рождаемостью и их последствиями является, например, одной из стержневых тем статьи C. Моргана, основанной на его недавнем президентском обращении к членам Американской ассоциации народонаселения.[436] Подобная позиция имеет под собой почву: уровень рождаемости в США даже при нулевом сальдо миграции способен обеспечить стабильную численность их населения, уровень рождаемости в России соответствует сокращению ее населения с каждым поколением как минимум на одну треть.
Не столь низкой, как это часто хотят представить, является рождаемость и в странах Западной и Северной Европы. Уровень простого воспроизводства населения обеспечивается в Исландии. Во Франции и Ирландии в 2004 г. суммарные коэффициенты рождаемости были близки к уровню простого воспроизводства населения, составляя, соответственно, 1,90 и 1,99. Еще в шести странах: Великобритании, Дании, Нидерландах, Норвегии, Швеции и Финляндии – данные показатели находились в интервале 1,7–1,8.
Существенные отличия России от Запада проявлялись и в системе факторов, обусловивших рождаемость на протяжении всего исторического периода, рассматриваемого в данной работе. В 60–70-е гг. прошлого века эти отличия определялись прежде всего тем, что ресурсное обеспечение сферы, связанной с рождением и воспитанием детей, было несравнимо худшим, чем на Западе. Близкие к «западным» значения показателей рождаемости объяснялись, с одной стороны, более скромными по сравнению с западными притязаниями россиян в сфере потребления, с другой – системой социальных гарантий, обеспечивавших (реальную или иллюзорную – другой вопрос) уверенность в завтрашнем дне.
Представления россиян о том, какими должны быть «правильные» взаимоотношения общества, личности и государства, как показывают многочисленные социологические опросы, значительно отличаются от западной нормативной модели этих взаимоотношений даже сейчас.[437] Несколько десятилетий назад эти отличия были еще более существенными. «Патерналистская» модель отношений между государством и населением пользовалась едва ли не всеобщей поддержкой; у большинства населения недовольство вызывала не сама эта модель, а лишь недостаточная щедрость государства.
Подъем рождаемости в 1980-е гг. был обусловлен достаточно специфическими факторами. Они имели мало общего с тем, что происходило в странах Запада, за исключением, может быть, Швеции, где население также «откликнулось» на меры демографической политики подъемом рождаемости.[438] Принятые в СССР в начале 1980-х гг. меры демографической политики (прежде всего частично оплачиваемые отпуска по уходу за детьми) попали в резонанс со сложившейся системой отношений между населением и государством. В одних случаях люди расценили эти меры как благоприятный шанс реализовать запланированные, но откладывавшиеся до лучших времен рождения. В других случаях, например, при незапланированной беременности, пособия, размер которых первоначально составлял около трети зарплаты начинающего специалиста, также могли склонить чашу весов в пользу рождения. Действие социально-психологических механизмов подражания сделало рождение детей «модным», что пролонгировало эффект мер, принятых в начале 1980-х гг. на десятилетие. Во второй половине 80-х гг. определенную роль мог сыграть и краткосрочный эффект антиалкогольной кампании, внушившей женщинам надежду на исправление пьющих мужей. Возможно также, что «перестройка» на ее начальном этапе воспринималась массовым сознанием как предвестник грядущего улучшения жизни.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
