Сотрудники бюро были ценным источником информации — ведь они знали о людях всю подноготную, могли дать характеристику каждому, а эти сведения должны были пригодиться не только для следствия, но и для «послелагерной» жизни (если кому повезет выжить!).
Фашисты свою роль выполнили. Они сослужили японцам хорошую службу и теперь наравне с недавними оккупантами стали «врагами номер один», полностью уравнявшись в правах с былыми хозяевами. С ними можно было не церемониться. Однако нередко те, кто верой и правдой готов был служить (или служил) новой советской идеологии, разделяли их участь.
Хаос и смута, страх и тревога поселились в «русском» Китае. И обусловлены они были не только победой над японцами, решением вернуться на Родину или ехать еще дальше от нее. Условия жизни начали диктовать события, происходящие в китайской политике.
Часть русских семей оказалась по разные стороны границ Гражданской войны.
Ольга Константиновна Войнюш, дочь сотрудника БРЭМ Константина Михайловича Александрова, обвиненного в сентябре 1945-го в шпионаже в пользу Японии (во время войны японцы обвиняли Александрова в шпионаже в пользу Советского Союза и даже устроили обыск в его квартире) и вывезенного в числе других арестованных в СССР, в лагерь «Озерный» Иркутской области, — оказалась разъединенной с мужем, инженером, работавшим на Фушуньских копях. Она оставалась в Харбине, служила корректором в типографии при Доме милосердия до той поры, пока не подвернулась возможность переехать на юг к мужу.
Собралось человек двадцать женщин с детьми, хотевших соединиться со своими мужьями, отрезанными от семей Гражданской войной. Китайцы помогли организовать группы, давали подводы, чтобы перейти границу в наиболее безопасном месте. Вещей брали минимум, деньги заплатили вперед…
Вот как рассказывает эту историю со слов Ольги Константиновны И. Мясникова: «…ехали с детьми — ее сыну было тогда год с небольшим. Их повезли сначала до станции Шуаньченпу, где и заночевали в какой-то фанзе. Ночью вдруг нагрянула китайская полиция, их всех поволокли к поезду, посадили в вагон и повезли в Харбин, в тюрьму. Детей, слава Богу, удалось передать родственникам. Посадили по камерам. Народу в камере было много, кроме них были и уголовницы. Ни коек, ни лежанок не было. Разрешили взять только пальто, чтобы можно было на нем спать. Отсидели там дней 10, а может, и все две недели. В китайской тюрьме было немыслимое количество всяких насекомых: три сорта вшей, блохи, мокрицы. Водили на допросы, где на все ответ был один: «Ваша — посиди, наша — подумай». В конечном счете им объявили, что Советское консульство берет их на поруки, и их освободили. Ольга Константиновна вспоминает: «Когда мы оттуда вышли и взглянули друг на друга, то пришли в страшенный ужас. У одной из дам — от укусов блох и каких-то там тварей ноги раздулись до слоновых столбов, все было покрыто пятнами. У всех обнаружились вши. Дома потом долго отскребались и очищались».
Выйдя из тюрьмы, Ольга Константиновна устроилась на работу в одно из отделений акционерного общества «Чурин и К», и вскоре ей было предложено место в Цицикаре. Работы было много, рабочий день длился с 9 часов утра до 9 часов вечера — к концу дня думалось только одно: добраться бы до дома и свалиться в постель!.. Но все же была одна отдушина.
Из Харбина приехал бывший полковник военной миссии (впоследствии оказавшийся советским разведчиком) Гурген Нагален. Он стал здесь директором кинотеатра, в котором показывали в основном советские фильмы, и часто приглашал работников Чуринской фирмы на просмотры новых лент, еще не переведенных на китайский язык. Ольга Константиновна вспоминала, что приходили они туда по вечерам, после работы, «когда кинотеатр был уже закрыт, и контролерши сгребали метлами горы семечек, оставшихся после китайских зрителей. Этими семечками потом зимой топили кинотеатр».
Этот кинотеатр был настоящей отдушиной для «русского» Китая, состоявшего не только из русских — грузины, армяне, татары, евреи, выходцы из многонациональной России, считали себя русскими и одинаково тянулись сюда, чтобы прикоснуться душой к своей Родине хотя бы с помощью экрана, чтобы что-то понять о своей и не своей стране, чтобы принять окончательное решение…
Тем временем мужу Ольги Константиновны удалось вернуться пешком, окружным путем из Мукдена в Харбин, все стало понемногу образовываться: в 1949 году Ольга Константиновна приняла предложение преподавать русский языкдля китайцев в Харбинском институте иностранных языков, а в 1954-м семья решила вернуться на Родину, работать на целине.
Списки отъезжающих были составлены консульством заранее, но оповещались люди о предстоящем отъезде за несколько дней — в спешке продавались дома, не успевали оформить необходимые Документы, собирались впопыхах… Однако тех, кто преподавал в китайских учебных заведениях, китайская администрация попросила отсрочить отъезд на год.
Семья Войнюш уезжала в Советский Союз в 1955 году. Они ехали на целину и везли в своем багаже пианино, комоды, шкафы, не говоря уже о большом количестве книг, пластинок. До станции Маньчжурия ехали в комфортабельных спальных вагонах. На станции Отпор пересели в теплушки.
Здесь, на первой советской станции, выдавались деньги на устройство: 3 тысячи рублей на главу и по 600 рублей на остальных членов семьи. Семья Ольги Константиновны ехала в Акмолинскую область; от станции на подводах и грузовиках добирались до Чулаксандыкского совхоза Есильского района, где поселились в здании бывшей школы на самом берегу реки Ишим. Чтобы попасть в ближайший магазин, надо было переходить Ишим вброд…
На работу ездили поездом в Акмолинск, потому что такое количество людей использовать в совхозе просто не могли. Ольге Константиновне повезло — однажды в поезде она познакомилась с человеком, оказавшимся старшим инженером управления совхозов Акмолинского района, предложившим похлопотать о ее устройстве на работу — корректором в газету «Правда» в Акмолинске. В этой газете Ольга Войнюш и работала до тех пор, пока не переехала в Гатчину, ближе к Ленинграду, куда так стремилась все годы…
Когда думаешь о событиях 1954 года, о русских, покидающих Китай, возникает двойственное ощущение, которое, вероятно, испытывали и многие из этих людей. Какими бы скудными ни были доходившие до них сведения, они не могли не знать о том, что случилось в Ямато-отеле в 1945 году; не могли не понимать, что отнюдь не случайно уехавшие в конце 1940-х годов родные и знакомые не подают о себе никаких вестей; не могли, в конце концов, не видеть, как время от времени днем на улицах Харбина, Шанхая, Тяньцзиня останавливают людей и увозят куда-то, как по ночам то из одного, то из другого дома исчезают мужчины и женщины…
А ведь с той поры прошло почти девять лет…
С одной стороны, оставалась иллюзия: главное — как можно скорее уехать! Там, на Родине, все будет иначе, исчезнут тревога, страх, вокруг будут свои. С другой… страх и тревога нагнетались все больше и больше — ехали ведь на неосвоенные земли, фактически, в неведомое, неизвестное. Можно ли там чувствовать себя в безопасности, на своем месте, в своем доме?..
Ответа на эти вопросы не было, как не было уверенности в правильности выбранного пути.
