Соклей чуть не расхохотался.
«Вот Менедем расстроится, что так не вовремя отправился к ювелирам, — подумал он. — Будь он здесь, он бы сделал все, что угодно, — разве что не побил бы меня камнями, — чтобы пойти туда самому».
— Да, сейчас, — ответил он рабу. — Дай мне отобрать несколько самых лучших штук шелка, которые подошли бы твоей госпоже.
Отыскав требуемое, Соклей сказал сопровождавшим его на рынке морякам:
— Если кто-нибудь явится и захочет что-то купить, дайте ему знать, что я очень скоро вернусь.
— Слушаюсь, — ответил один из моряков. И с ухмылкой добавил: — Похоже, на тебя свалилась очень трудная работа.
— И впрямь трудная, верно? — ответил Соклей с совершенно серьезным выражением лица. Потом повернулся к рабу: — Я готов. Веди меня к своей госпоже.
* * *
Как и в большинстве полисов, жилища богатых и бедных стояли тут бок о бок, и было нелегко сказать, кто где живет: богачи прятали свое состояние за стенами домов.
Когда раб остановился и объявил:
— 'от мы и пришли, — Соклей увидел побеленный дом с крепкой на вид дверью.
И дверь, и дом предполагали наличие у хозяйки богатства, но вовсе не гарантировали их.
Раб, который привел Соклея, постучал, и дверь открыл другой раб.
— Пойдемте со мной, господин, — сказал он Соклею и провел его в андрон.
И снова Соклей скрыл изумление, подумав: «Неужели в доме гетеры все-таки есть мужские покои? Что бы это могло означать?»
Все кресла и столы в андроне были очень добротные. Двор, в который заглянул Соклей, тоже говорил о немалом богатстве — колоннада с внешнего края, аккуратный палисадник вокруг фонтана и почти в рост человека статуя богини, больше смахивающей на Артемиду, чем на Афродиту. Соклей ожидал чего-то более кричащего и непристойного.
Один из рабов принес ему вино и оливки. Едва отведав вина, Соклей резко приподнял брови. Он узнал ариосское — самое великолепное вино Хиоса; «Афродита» отвезла такое вино в Великую Элладу в прошлом году. Если Метрикхе могла себе позволить такое вино, она была более чем зажиточна.
Острые зеленые оливки тоже были отличными, очевидно, первого урожая.
Метрикхе дала Соклею достаточно времени, чтобы освежиться, прежде чем вошла в андрон. Может, один из ее рабов присматривал за гостем, а может, она просто знала, сколько времени требуется мужчине. Как бы то ни было, Соклей успел поставить пустую чашу, когда хозяйка показалась в дверях и, слегка помедлив, сказала:
— Радуйся. Ты — продавец шелка?
— Радуйся. Да, это я.
Соклей тем временем потихоньку рассматривал Метрикхе. Никто, глядя на ее одежду, не смог бы сказать, что она гетера. Эта женщина воистину казалась олицетворением верха респектабельности. Поверх длинного хитона она носила накидку из прекрасной мягкой шерсти; Милет славился качеством своих тканей. Мало того, на хозяйке даже была вуаль, скрывающая лицо гетеры от глаз Соклея.
«Какое разочарование», — подумал он.
Должно быть, юноша не сумел скрыть эту мысль, потому что Метрикхе засмеялась.
— А ты ожидал увидеть меня в такой одежде, сквозь которую смог бы рассмотреть с головы до ног? — спросила она, входя и садясь.
Двигалась она с грацией танцовщицы.
У Соклея загорелись уши.
— Я думал… — пробормотал он — последнее слово казалось безопаснее, чем «надеялся».
— Не могу сказать, что удивлена. — Метрикхе покачала головой — удивительно выразительный жест. — Но — нет. Я не демонстрирую себя, пока не приходит время. И поэтому, когда время приходит, то, что я себя демонстрирую, значит гораздо больше.
— А… — Соклей наконец понял, в чем дело. — Понятно. В каждом ремесле есть свои тайны. Очевидно, ты хорошо знаешь свое дело.
— Раньше знавала лучше. — Склонив голову набок, она несколько биений сердца рассматривала гостя. — Ты не дурак, верно?
— Я очень стараюсь им не быть. — Соклей улыбнулся. — Конечно, я понимаю — тебе хочется, чтобы все мужчины вокруг были дураками. И уверен, ты знаешь, как получить именно то, что тебе хочется.
Его двоюродный брат куда больше любил цитировать Гомера, но несколько строк из «Одиссеи» сейчас показались Соклею подходящими:
Остановились пред дверью богини прекрасноволосой
И услыхали прекрасно поющую в доме Цирцею.
Около стана ходя, нетленную ткань она ткала —
Тонкую, мягкую; ткать лишь богини такую умеют.[7]
Метрикхе снова внимательно посмотрела на него, Соклею показалось — на этот раз не столь дружелюбно, — и слегка раздраженно сказала:
— Я не превращаю мужчин в свиней.
Соклей не собирался спорить с покупательницей. Это могло лишить его возможности заключить сделку, хотя они еще даже не начали торговаться. Он проговорил, осторожно подбирая слова:
— Думаю, тебе и не надо их превращать. Разве многие мужчины и без того не свиньи, еще до того, как появятся у тебя в дверях?
— Ты — мужчина. Откуда тебе это 'нать? — наполовину удивленно, наполовину подозрительно спросила она.
«Откуда знать?» — задумался Соклей. Он знал, что происходит с женщинами после того, как город берут враги. Когда он учился в Афинах, он несколько раз ходил в театр на постановки Еврипида, в том числе на «Троянок». И он беспокоился за Менедема всякий раз, когда «Афродита» входила в новый порт. Что из этого он может рассказать незнакомке? Ничего, решил Соклей. Поэтому он просто пожал плечами и ответил:
— Я ошибаюсь?
— Нет, клянусь 'евсом, — сказала Метрикхе. — 'удь 'лагодарен за то, что ты не 'наешь, насколько ты прав.
Возможно, все еще находясь под впечатлением его слов, она зачерпнула чашей вина и приподняла вуаль, чтобы выпить. Соклей сам не знал, чего именно ожидал — скорее всего, резкой, ошеломляющей красоты. Но ничего подобного он не увидел; гетера была хорошенькой, но не потрясающей, и моложе, чем можно было ожидать, судя по ее голосу, — примерно ровесницей Соклея.
Гетера, конечно, знала, что торговец на нее смотрит. Улыбнувшись, она отпустила вуаль, и ткань снова прикрыла лицо.
— И что ты обо мне 'умаешь?
Он решил ответить еще одной цитатой из «Одиссеи»:
— Выше всех ее дочь головой и лицом всех прекрасней…
А потом сымпровизировал, продолжив:
— На шелка посмотреть собиралась уже Навсикая.
Метрикхе захлопала в ладоши:
— Браво! Ловко ты сочинил!
— Вообще-то не очень, — сказал Соклей. — Это анахронизм, потому что во времена Троянской войны люди еще не знали шелка. Гомер ни разу о нем не упоминает. Но если ты захочешь посмотреть на шелк, я буду счастлив показать тебе все, что принес.
