Я срываю вереск, Шелестит трава… В этом мире Мы не встретимся больше, Ты должна понять. Но встречи я буду ждать.
Это было ровно за неделю до 21 апреля.
Мы с Липхан — родной сестрой Хамада Курбанова, проговорили до поздней ночи, а рано утром она уехала. А Джохар увидел ночью в четверг, 18 апреля, сон, который был вещим, но в то время мы еще этого не знали. Он, как всегда, позвал и попросил, чтобы я его разгадала.
(Все, что случится потом, будет подтверждением этого сна.) В первой части сна он помог копать землю военным, взял лопату и вдруг полетел и оказался перед белой стеной — горельефом, огромной головой льва. Цепляясь за выступающие части, он залез на голову, а затем и на стену. А потом вдруг начал взбираться по стене на высотное здание, стоявшее рядом. Удивляясь легкости, с которой он делал это, и, понимая, что без помощи Всевышнего здесь не обошлось, он мысленно поблагодарил его три раза и оказался на крыше. Там уже были Магомед Жаниев и Хамад Курбанов. Земля оказалась далеко внизу, она была очень красива, но так бесконечно далека, что он подумал: «Что же мы здесь будем есть?» И вдруг он увидел, что один из них что-то подтягивает на бечевке снизу. Джохар помог, и они вместе вытащили два батона. Хлеб был таким белым, мягким и душистым! Отломив себе кусочек, он передал остальное другим. Очень красивая женщина прилегла рядом. Опасаясь, чтобы она не упала с крыши, он придержал ее рукой и последнее, что увидел в этом сне, — ее красивые изумрудные большие глаза, которые приближались к его лицу.
Я разгадала, как могла этот сон, но дело в том, что все его детали обещали полный успех, возвышение, победу, верность, любовь. Единственная странность была в начале: «работать лопатой» — услуги, помощь друзей, «копать землю» — к смерти. Одно другому противоречило, но так часто бывало и раньше. Я, конечно, выбрала хорошее значение, так и истолковала, а сама, глядя на склоненную голову Джохара, задумалась… На войне до смерти один шаг.
Мне тоже последнее время снились яркие, странные сны… Лес, старуха, и я знала, что это была сама смерть, ее огород, в котором ничего не росло, а была яма, огороженная изгородью из жердей. На четырех ее сторонах, висели кожаные мешки. В них были живые души. Старуха пошла в лес. Пока она не вернулась, я подбежала и начала развязывать мешки, спасая, выпуская души на свободу. Три развязала, а четвертый не успела. Души неслышно полетели — легко, как листья по ветру. Они и были желтыми листьями, потом поплыли по темной воде реки Леты куда-то вниз. Но один лист оторвался от уносящей быстрины и начал подниматься в небо параллельно земле. Потом он на моих глазах начал зеленеть и превратился в стройного зеленого мальчика лет двенадцати, который так же параллельно земле улетал все выше и выше в небо.
Что это было? Я начала переживать за Деги, боясь истолковать сон буквально. И, конечно же, опять вышла ранним утром во двор и рассказала свой сон ветру и воде, умоляя забрать все плохое и оставить хорошее. Но не в слабых человеческих силах изменить волю Всевышнего. Нас бомбили каждый день. А Джохар мечтал о горах, в которых мы могли бы укрыться. Нельзя было уезжать, пока не распустятся листья на деревьях, нас сразу бы обнаружили вертолеты и расстреляли с воздуха или самолеты — бомбами. Каждый день я с надеждой осматривала ветви. Нет! Почки упорно не хотели распускаться, весна задерживалась, как будто ждала чего-то.
Джохар уже в который раз рассказывал, как прекрасна его земля, которую только сейчас, во время этой войны, он смог по-настоящему разглядеть. Раньше ее закрывали кирпичные стены домов, каменные улицы тесных городов. Тысячу раз на машинах или пешком он изъездил или исходил ее вдоль и поперек в те лето и осень, которые я с ними не была. Кстати, осень было его любимым временем года и он, рассказывая о ней с теплом и грустью, утверждал, что не понимает бурную весну, когда «все несется куда-то» и жизнеутверждается. Горы, покрытые разноцветными лесами — красные, охристые, зеленые оттенки; золотой ковер листьев под ногами и синее-синее небо высоко над головой. Небо уже тронутое печалью прощания, холодом забвения, отражало свою грусть ярко-синими бликами в бегущих с высоких вершин горных потоках, белеющей пеной на черных скользящих камнях далеко внизу в зеленых долинах. Превращаясь в реки, горячие потоки, плавно покачиваясь, несут в своих темных холодных водах щедрые дары: спелые, красные яблоки, орехи и золотые листья. И, вылавливая их в долине, не одни горец вздохнет, с грустью вспоминая отчий дом — развалины старой башни и одинокие могилы предков, оставленные им высоко среди белых облаков в горах. Тысячи журавлей кружат в синем небе, сбиваясь в стаи перед тем, как улететь на юг. От их курлыканья дрожит воздух и теснит грудь и душе хочется вырваться и улететь далеко-далеко вместе с ними на сильных крыльях, из беспредельной синевы обозревая эту прекрасную, многострадальную землю, которую убивают и терзают уже который раз. Иногда поднимается ветер, стонут деревья и прощально шелестят ветками, а он носит тучами золотые листья и тогда кажется, что началась золотая метель.
Джохар все говорил, а я вспоминала, как однажды осенью одиноко брела по пустынной улице Вильнюса и вдруг ветер поднял, закружил осенние листья и понес их на меня. Один из них на лету неслышно коснулся моего лица, как неуловимый поцелуй, на мгновение задержался на губах и улетел. Другой, огненно-красный, припав к бульварной решетке, как сердце, трепетно бился на ветру. И тогда всем своим существом я почувствовала, поняла: мое время в этой стране кончилось…
На другой день позвонили из Чечни и сказали, что мне можно выезжать. А Джохар продолжал дальше: «Перед входом в долину Ялхорой, если идти от озера Галанчож, есть гора со срезанной вершиной. Неземная красота окружает ее. Там я мечтаю построить маленький домик, в котором мы будем жить вдали от людей вместе с тобой. А если я умру, пусть похоронят меня в долине Ялхорой». Я и раньше от него слышала подобные слова, это было его единственное, самое заветное желание. То же самое он завещал старшему сыну Овлуру.
