Что случилось? Выстрел раздался в моих ушах, я все еще стоял тут, а не чувствовал раны, не чувствовал боли. Но пока я смотрел на своего врага, послышался звук тяжелого падения. О, боже! Тут, у моих ног, лежал Гарри, лежал беспорядочной трепещущей грудой, упав на лицо, и в его белокурых волосах я видел темное пятно, быстро растекавшееся. Тогда, в секунду, я понял, что сделал мой брат.
Я упал на колени около него.
― Гарри, Гарри, ― стонал я.
Я услышал крик Берны и увидел, что Локасто подходит ко мне. Это не был больше человек. Он убил. Теперь это был зверь, фурия, дьявол, обезумевший от жажды разрушения. С рычанием он бросился ко мне. Я снова подумал, что он застрелит меня. Но нет! Он поднял тяжелый револьвер и изо всех сил опустил его на мою голову. Я почувствовал удар и с ним казалось вышла вся моя сила. Мои ноги были парализованы, я не мог двинуться. И пока я лежал так, в туманном оцепенении, он приблизился к Берне.
Она стояла в нише, пораженная ужасом, слабая, задыхающаяся, беспомощная; я увидел, как он загнал ее в угол. Его руки были вытянуты к ней; еще мгновение, и он схватил бы ее. Мгновение ― и с быстротой молнии она подняла тяжелую стоячую лампу и бросила ее ему в лицо.
Я услышал крик ужаса и увидел, как он повалился, когда лампа ударилась между его глаз; я увидел, как огненные языки вырвались и запрыгали. Он поднялся во весь рост, ужасный в своей агонии. Он был в одежде пламени, он был в море огня. Он выл, как собака, и повалился на кровать.
Вдруг пропитавшееся маслом одеяло занялось. Занавески как будто подпрыгнули и превратились в пламя. В то время как он катался и ревел от боли, огонь взобрался по стенам и перекинулся на крышу. Помогите, помогите! Комната горит! Пожар, пожар!
Снаружи, в коридоре я слышал сильную суматоху, крики мужчин, вопли женщин. Весь дом ожил, был охвачен паникой, обезумел от страха. Теперь все было объято огнем, неистово безумно пылало и ничто не останавливало огня. Гостиница горит, и я также сгорю. Какой ужасный конец. О, если бы я только мог что-нибудь сделать. Но я был не в силах двинуться. Книзу от пояса я был точно труп. Где Берна? Дай боже, чтобы она была спасена. Я не мог звать на помощь. Комната кружилась в моих глазах. Я был слаб, ошеломлен и беспомощен.
Гостиница была в огне. Внизу на улице собирались толпы. Люди бегали вверх и вниз по лестнице, вступали в драку, чтобы вырваться, обезумев от ужаса прыгали через окна. О, как ужасно, ― сгореть! Неужели никто не спасет меня?
Да, кто-то пытался сделать это и тащил мое тело по полу. Сознание покинуло меня, и я, казалось, пролежал гак в оцепенении годы. Когда я снова открыл глаза, кто-то все еще тащил меня. Мы спускались вниз по лестнице и со всех сторон нас окружали полосы развевающегося огня. Я был завернут в одеяло. Как оно очутилось на мне? Кто была эта темная фигура, так отчаянно тянувшая меня. Она старалась поднять меня, делала несколько шагов, шатаясь под моей тяжестью, и спотыкалась. Мужественное, доблестное существо ― кто бы ты ни было! Еще одно отчаянное усилие, и мы почти у двери. Огненные языки накидываются на нас, как змеи, прыгают по пятам, как котята. Над нами волнующийся свод пламени, взлетающий вверх с оглушительным ревом. Горящие головни носятся вокруг, а перед нами черная бездна дыма. Текучие стены пламени надвигаются на нас. Мы в пещере огня и через мгновение она поглотит нас. О. мой спаситель, еще одно безумное усилие! Мы почти у двери. Тут меня поднимают и мы оба вываливаемся на улицу. Это совершается в последнюю минуту. За нами, точно дикий зверь, преследующий свою добычу, вылетает вихрь пламени и дверь превращается в пучину сверкающей ярости.
Я лежу на снегу, на одеяле, и кто-то держит мою голову.
― Берна, ты ли это?
Она кивает. Она не говорит. Я содрогаюсь при взгляде на нее. Ее лицо ― сплошной ожог, черная маска, в которой светло блестят глаза и зубы.
― О, Берна, Берна, и это ты вытащила меня?
Мои глаза обращаются к огненному пеклу передо мной. Я вижу, как проваливается крыша, осыпая нас дождем пылающих искр. Я вижу пожарного, бегущего обратно. Он окутан пламенем. Как безумный, он начинает кататься в снегу. Гостиница напоминает водопад огня, он разбрызгивается наружу как вода, великолепная золотая вода!
В центре ее чудесный водоворот. Я вижу очертания высунувшейся черной балки, на которой висит неясный обуглившийся предмет. С минуту он колеблется в нерешительности, затем погружается внутрь в жгучее чрево бездны. И я узнаю в нем Локасто.
О, Берна. Берна! Я не в силах взглянуть на нее. Зачем она сделала это? Это ужасно, ужасно!
Огонь распространяется. Обезумев от волнения и страха, мужчины и женщины бредят, богохульствуют и молятся. Воды, воды! ― вопят они. Но воды нет. Вдруг толпа подстрекаемых страхом людей взволнованно бежит по улице. Они тащат длинный шланг, соединяющийся с водокачкой на реке. Ура! Теперь они скоро одолеют пламя. Вода, вода идет! Шланг приставлен, слышится крик пустить воду. Торопитесь там! Но воды нет. В чем дело? Тут распространяется ужасающий слух, что человек, дежуривший на водокачке, пренебрег своими обязанностями и топка в машине остыла. Вопль ярости и отчаяния поднимается к бледным небесам. Женщины ломают руки и стонут, мужчины наблюдают в оцепенении безнадежной агонии. И огонь, как бы сознавая свою победу, вздымается вверх в ревущем ликовании торжества.
Мы с Берной наблюдаем, лежа в снегу, который тает вокруг нас в невыносимом опаляющем зное. Да, надежды нет. Золотоносный город обречен. С того места, где я лежу, сцена представляет одну длинную перспективу пылающих крыш, балок и стропил, объятых могучей дланью огня. Раздавленные хижины крутятся в безумных водоворотах пламени, гостиницы, кафешантаны, публичные дома спеленуты и задушены покрывалами клубящеюся дыма. Надежды нет!
Золотоносный город обречен. И, когда я лежу тут, мне представляется, что это возмездие, и что на развалинах его вырастет новый город, чистый, честный, непорочный. Да, Золотой лагерь найдет себя! Так же, как золото, он должен пройти через горнило, чтобы стать чистым, и на месте, где в прежние дни люди, трудившиеся ради золота, обирались при помощи всевозможных ухищрений человеческого лукавства, воздвигнется новый город, великий город, славный и богатый, любимый сердцами своих сынов и благословенный в своей чистоте и мире.
― Любимая, ― вздохнул я сквозь возвращающуюся волну сознания. Я чувствовал горячие слезы, капавшие на мое лицо, я чувствовал поцелуй, запечатлевшийся на моих губах, я чувствовал шепот на ухо.
― О, дорогой мой, дорогой мой, ― говорила она. ― Я принесла тебе только горе и страдание, но ты дал мне любовь, которая ослепительный свет, по сравнению с которой солнечное сияние ― тьма.
― Берна! ― Я поднялся и протянул руки, чтобы обнять ее. Они схватили пустой воздух. Я дико озирался вокруг. Она ушла.
― Берна, ― воскликнул я снова, но ответа не было. Я был один. Сильная слабость охватила меня…
