Книга Ангелов в Голливуде не бывает - Валерия Вербинина

За те годы, когда я не снималась, я успела вернуться к своему естественному цвету волос, и когда в 1945-м я сыграла в фильме «Один день после войны», я была почти уверена, что публика примет меня холодно, тем более что в кадре я предстала вовсе не красавицей. Но в итоге получилось то, что в Голливуде именуется «возвращением». Возвращение – это когда тебя забыли до такой степени, что всем наплевать, жив ты или мертв, а ты вдруг выскакиваешь, как чертик из коробочки. Тогда знакомые подходят к тебе, поздравляют сквозь зубы и деликатно дают понять, что ты вернулся ненадолго и следующая неудача точно тебя похоронит.

Тот успех едва не вышел мне боком, и вот каким образом. Однажды мне позвонил глава студии «Калейдоскоп», которая сделала картину, и нервно сообщил, что у медиамагната Гарримана есть моя фотография, которую он собирается опубликовать и которая может погубить мою карьеру. «Один день после войны» пользовался признанием и критики, и публики, ему прочили кучу наград, и тут вдруг такое…

– Вы можете организовать мне встречу с Гарриманом? – спросила я. – И как можно скорее, пока он не дал фото ход.

Собираясь на встречу, я мысленно прикидывала разные варианты. Кто-то когда-то щелкнул меня в Швейцарии с Эрихом, затем продал пленку Гарриману, и теперь меня обвинят в шпионаже в пользу нацистов? После войны Эрих скрылся в Южной Америке, но его личность была достаточно известной, и публикация фото действительно могла мне навредить – однако не так, как навредило бы фото с Ивановым или Ниной. Еще в тридцатые годы, став звездой, я организовала сеть бесплатных столовых для неимущих, что возбудило кое у кого подозрения, не коммунистка ли я. Мне было известно (у Тони имелась весьма обширная агентура), что в ФБР на меня даже начали собирать досье, но потом перестали. Я вспомнила разговоры с кое-какими актерами, которых начинали трясти даже по еще менее ничтожным поводам, лишь оттого, что кто-то заподозрил их в излишне левых взглядах. Ясное дело, куда легче было заниматься актерами, чем организованной преступностью, но я вовсе не собиралась сдаваться без боя. С такой мыслью я и приехала на встречу.

Внешне Гарриман походил на смесь бегемота и свиньи. Он был женат, но уже четверть века более или менее счастливо жил с актрисой, чья карьера остановилась в немом кино, хотя на ее поддержку он в свое время бросил все доступные ему ресурсы. Студия прислала мне на помощь своего адвоката Вайса, и по его нервозности я поняла, что дело серьезное. В начале беседы Гарриман прямо-таки излучал уверенность, как человек, у которого на руках все козыри. На просьбу показать фотографию он сначала пошутил, неужели я не помню своих знакомых. Я ответила, что знакомых у меня много, и фотографию наконец предъявили. Дорогой кабак, белоснежные скатерти, я сижу за столом, слева – Тони, справа – Рэй, и снято так, словно Рэй смотрит мне в декольте открытого вечернего платья. Кто же мог меня снять? Покопавшись в памяти, я вспомнила Роджера Экера, который был в том же кабаке и привел начинающего щенка-фотографа. Роджер не дурак делать такие фото, значит, во всем виноват щенок. Интересно, за сколько он продал Гарриману пленку. Сидя за столом, человек-гора энергично потер руки.

– Ну что, мисс Лайт? Насладились?

– Мы будем возражать, – проблеял Вайс. – Вторжение в частную жизнь…

– Мистер Вайс, – сказала я с улыбкой, – не надо. – Я повернулась к Гарриману. – Где вы намерены это опубликовать?

– Да везде, – ответил тот, взирая на меня с усмешкой. – У меня после окончания войны тиражи падают, надо же чем-то их поддержать. – Он хохотнул.

– На обложках, надеюсь, фото тоже будет? – спросила я.

– Разумеется.

– Мисс Лайт! – отчаянно вскрикнул Вайс. – Студия считает недопустимым…

– Плевать на студию. – Я положила фото на стол хозяина кабинета. – Публикуйте фото, мистер Гарриман. К сожалению, я не смогу присутствовать на ваших похоронах. Какие цветы вам прислать?

Вайс впоследствии утверждал, что я произнесла эти слова очень спокойно, почти дружески, «с очаровательной улыбкой». Но Гарриман тотчас раскусил, что за ними стоит, и его лицо налилось кровью.

– Вы мне угрожаете? – рявкнул он.

– Ну вы же не бессмертный, – безмятежно отозвалась я, поглаживая жемчужную нить на шее. – С каждым может произойти несчастный случай. С вами, с мисс Дарлинг, с кем угодно. – Мисс Дарлинг звали его любовницу. – Ее матушка все еще живет в Балтиморе? И ваш общий ребенок, записанный на вашу двоюродную сестру, ходит в школу. – Я снова взяла фото в руки и показала на Рэя. – Про него ходят слухи, что когда-то он убил целую семью. Как вы думаете, он станет церемониться с вашими близкими?

– Вы меня не запугаете, – огрызнулся Гарриман, но его голос предательски дрогнул. – Ничего ваши дружки мне не сделают! Руки коротки! Я найму охрану, я сумею себя защитить!

– Опубликуйте это фото, и проверим, – весело сказала я. – Думаете, охрана вас спасет? У некоего Анджело Торре она тоже была, полный дом, и бронированный автомобиль, и все на свете. Советую освежить память, что с ним случилось.

Вайс боялся шелохнуться на своем стуле.

– Вы меня не запугаете, – повторил Гарриман, но теперь его голос звучал слабым писком. Я поднялась с места.

– Вы сказочно обогатились на скандалах с Роско Арбаклем и Мэйбл Норман, – сказала я. – Но вы забыли главное. За них было некому заступиться, а за меня есть. Подумайте об этом хорошенько, мистер Гарриман… Идемте, мистер Вайс.

Фото не было опубликовано. Гарриман решил от греха подальше продать его студии за ту же сумму, за которую его купил, а студия передала мне. Что стало с фотографом, я не интересовалась.

Я склеивала свою жизнь из обломков. У меня был Габриэль, при мне оставались люди, о которых я считала своим долгом заботиться – отчим, сводный брат, миссис Блэйд, которая после ухода миссис Миллер стала выполнять ее обязанности по дому. Работа в кино кружит голову, но нельзя строить свою жизнь из миражей, запечатленных на пленке. Я видела толпы в дни премьер, видела посвященные мне световые рекламы, видела, как самолет чертит в небе мое имя. В моей карьере случались проходные фильмы, но были и несколько превосходных, а именно они определяют судьбу. В частной жизни – не стану скрывать – я понаделала ошибок. Я надеялась, что сумею минимизировать последствия, но когда Тони дал мне понять, что его не устраивает мой брак с Габриэлем и что я по-прежнему буду возить чемоданы денег туда, куда он скажет, я поняла, что мое положение куда хуже, чем я думала. Перед глазами у меня уже были примеры актрис, которые слишком тесно общались с криминалом и плохо кончили. Мой отчим мрачнел каждый раз, когда слышал от миссис Блэйд, что Рэй или Тони опять мне звонят. Габриэль, который поправлялся после тюрьмы и лишений, которые ему пришлось перенести, начал задавать вопросы. Я рассказала ему правду, но не всю. Я понимала, что он все равно не сможет меня защитить. Никто не мог защитить меня, кроме меня самой.