Генри пожал плечами:
— Ничего не поделаешь. Похоже, я произвожу на женщин из рода Мерриуэзеров неотразимое впечатление.
— Это тебе только кажется, — буркнула себе под нос Диана, тогда как Клер весело рассмеялась.
— Надеюсь, к моему возвращению ты сумеешь разобраться со своими задачками по арифметике, — сказала Диана, передавая Клер корзину с цветами.
Клер скорчила смешную гримасу:
— Постараюсь. А ты поможешь мне с французским, когда вернешься?
— Конечно, помогу. — Диана поцеловала Клер в щеку. — А теперь ступай домой, нам надо поговорить.
Как только Клер скрылась из виду, она обратилась к Генри.
— Я слышала только обрывки твоей беседы с ней, но то, что я услышала, очень меня порадовало. Благодарю тебя, ты был очень добр.
— Не стоит меня благодарить, я поступил так, как должно.
Диана молча склонила голову в знак признательности и пошла по тропинке, уводящей в глубь сада. Генри, обрадовавшись, последовал за ней. Им надо было поговорить вдвоем, без лишних свидетелей. Если бы в этот момент появился Мерриуэзер, то Генри не смог бы поручиться за себя. Пройдя еще несколько десятков метров в сторону, противоположную от дома, они, наконец, остановились среди тенистых деревьев.
— Если ты действительно хочешь поблагодарить меня, то я отнюдь не против повторения урока французского, который ты мне дала.
Ответом стал ее негодующий взгляд.
— Прости, как говорится, попытка не пытка, — ухмыльнулся Генри.
Диана замерла на месте в глубокой задумчивости. Встреча с Генри и радовала ее, и приводила в замешательство, и даже немного злила. Он уехал от нее, не попрощавшись, после их первой крупной ссоры. Она укоряла себя за то, что обманывала его, и собиралась попросить прощения за свою хитрость с чаем. Но и Генри должен был признаться в своих ошибках. Он скрыл от нее встречу с ее отцом, умолчал о предложении отца и вообще просто лгал ей.
Диана скрестила на груди руки.
— Неужели мне не в чем упрекнуть тебя?
Генри сжал руки в кулаки, пытаясь сдержать раздражение.
— Диана, клянусь тебе, у меня нет никакой другой женщины, и мне не нужна никакая другая женщина после того, как мы повенчались. В Лондоне я остановился у Ратленда, моего приятеля. Мне больше не в чем перед тобой оправдываться.
Она покачала головой:
— Я знаю это и не подозреваю тебя в неверности…
— Нет, — горячо перебил он ее. — Если бы ты знала, то ты доверяла бы мне и не заставляла оправдываться. Если бы знала, не убежала бы от меня. Очевидно, бегство в вашей семье — это проверенный способ решать все внутрисемейные конфликты, не так ли? Но поверь мне, Ди, мы с тобой не будем так их решать.
— Но я не убежала, — возразила Диана.
— Не убежала, вот как?! Но тогда почему ты, не дождавшись моего возвращения, чтобы расспросить о письме, которое ты нашла, бросилась наутек, словно заяц? А я, не зная, куда ты точно поехала, исколесил чуть ли не весь Суффолк.
— Я приехала сюда, поскольку хотела разобраться со своим прошлым. И даже не предполагала, что меня здесь ждет. Но если быть точнее, то скорее не я, а ты первым бросился бежать.
— Я? — Генри удивленно вытаращился на Диану.
— А кто уехал, даже не сказав до свидания? Нам необходимо было поговорить, а ты сам убежал в Лондон, словно заяц, прежде чем я проснулась.
— Ди, я уехал на рассвете вовсе не из-за размолвки между нами, — как можно спокойнее произнес он. — Письмо, которое ты нашла… Ты, наверное, уже знаешь, что это досадное недоразумение.
— Да, знаю. Мой отец рассказал мне о вашей встрече. — Она немного помолчала, прежде чем задать вопрос: — Но почему ты ничего не сказал мне об этом?
Генри нахмурился:
— В таком случае позволь мне задать встречный вопрос: почему ты ничего не рассказала мне о причине, которая заставляла тебя пить твой любимый чай с болотной мятой?
Диана тяжело вздохнула: он все-таки узнал.
— Ты бы еще долго водила меня за нос, если бы не миссис Тиммс. Она рассказала мне о том, как небезопасен такой чай.
— Когда это случилось? — пробормотала Диана.
— Той самой ночью в Рейвенсфилде, когда я как заботливый и любящий муж приготовил своей глубоко расстроенной жене чашку ее любимого чая. Помнится, ты уверяла меня, что этот чай обладает успокаивающим действием, не так ли?
— Почему же ты раньше ничего не сказал мне?
Генри вздохнул и взъерошил волосы на голове.
— Когда я принес чай, ты уже спала, а потом тебя мучили кошмары, и мне пришлось тебя успокаивать. Изливать в тот момент свое раздражение было бы все равно что бить лежачего.
— Ну а потом…
— Боже, Диана, ты же сама призналась, что не доверяешь мне. Неужели ты полагаешь, что мне было бы приятно услышать о том, что ты предпочитаешь страдать и мучиться, лишь бы не вынашивать моих детей? В душе ты уже готовилась к тому дню, когда я брошу тебя. Получается, в твоих глазах я выглядел ничем не лучше твоего отца.
Боже, он обиделся сильнее, чем предполагала.
— Нет, все было не совсем так, — возразила она в искреннем порыве.
Генри прикрыл глаза, как бы не в силах видеть и слышать, как она лжет.
— В таком случае расскажи мне, как все случилось. — Генри произнес это тихо, но под напускным спокойствием ощущалось сдерживаемое негодование.
Диана вытерла вспотевшие ладони о платье.
— Когда ты впервые сказал мне, что любишь меня, мне казалось, на свете нет более счастливой женщины, чем я. Но я ошибалась. Моя любовь к тебе становилась все сильнее, а я еще счастливее.
В его синих глазах, потемневших словно кобальт, сверкнула молния, напугавшая Диану.
— Черт возьми, если ты была так счастлива…
— Пожалуйста, позволь мне объясниться до конца, — взмолилась Диана.
Генри мрачно кивнул, хотя по его виду было ясно, как много ему еще хотелось сказать.
— В день нашей свадьбы мне казалось, что мое сердце разорвется от радости. А потом ночью, когда мы впервые были вместе, я ясно поняла, вернее, почувствовала, что мои чувства к тебе — это нечто больше, чем любовь.
— Как это так больше, чем любовь?
— Не знаю, как тебе объяснить, но это была… потребность, нужда в тебе, охватившая целиком всю мою душу. Кроме тебя, я любила по-настоящему только мать и Алекса. Если бы я потеряла кого-нибудь из них, потеряла бы кусочек моего сердца. Но если бы я потеряла тебя, мое сердце разбилось бы навсегда. Я погибла бы. Я была не только счастлива, мне было очень страшно и не верилось, что такое счастье может продолжаться вечно.
