– Ага, – говорит Юля, – кажется…
Наша Пирамида, которая ведь по сути и призвана стать новым раем, ей не совсем подходит. У вас, говорит она, чересчур много всяких условностей. Простота простотой, но ее нужно выковыривать из камня, выгрызать, ага, высекать резцом ваше совершенство. Работать как Роден, отбрасывая все лишнее. Это – мучительно. Это – кабала…
Она готова, я знаю, жить в муках, но ради чего?
– А какая здесь средняя продолжительность жизни? – спрашивает она.
– Семьдесят семь лет.
– Пф! Всего-то?..
Я пожимаю плечами, мол, что есть, то есть.
– Я готова здесь жить и подольше, хоть сто лет.
Да, да, это я знаю.
– Ты позвонил Амалии? Она встретит нас?
Обойдется твоя Амалия!
– А как же! – вру я.
– Вот, – говорит она, – я и готова… Смотри!..
Я просто слепну! Её магнетическое обаяние сведёт меня с ума. Я готов ее загрызть!..
– Счас… Секундочку…
Мне просто нечем крыть: ведь жизнь – это мука, жить же в совершенстве – мука вдвойне.
– Здесь даже акулы ручные! – произносит она, крася ресницы.
– Правда?!.
Валюта – вату.
– И самый дружелюбный на планете вулкан!..
– Угу…
– Ну вот… Как я тебе?…
Я признаю: она ослепительна! Я готов тут же взять ее и нести на руках, на выпростанных вверх руках высоко над головой… Я готов сотворить из своих ладоней трон для нее, для Нее – Богини…
Так носят только То, Что тебе наиболее дорого, только Тех, Кто сросся с тобой, только Ту Единственную…
Я готов!
Да, – Божественную…
Она царит в моей душе, как Мария царит во Вселенной.
Я готов съесть ее до самой последней косточки, до последней капельки крови… Выпить!
Вампир!
Я понимаю и это: моя жизнь в ее руках.
Фарида – значит Жемчужина! С арабского… Турки же говорят «Птичка певчая». А Фалюсенька – так ее называю я. Я и ее друзья. Я называю ее…
Я пока не придумал для нее названия.
Мы приехали в аэропорт Бауэрфилд за час до вылета…
И вот уже гул турбин, ночь, под ногами Индийский океан… Или все еще Тихий?
Мы вылетели из Вилы в 10.40 по местному времени, Соломоновы острова, Гвинея, Джакарта, Сингапур…
Теперь ночь…
Июль, завтра четвертое…
Какой июль? Какое четвертое?!.
Умопомрачение: новый год на носу!
В сотый раз я рассказываю ей анекдот о глухой акуле. Я всегда его рассказываю, когда мы летим над океаном, и всегда она лишь кивает, мол, да-да, я помню. Теперь же я даю ей возможность не сдерживать свою радость, и Юля благодарна за это. Ее искренний звонкий смех вырывается из нее как пар из гудка. Смех – как проявление радости! И, конечно же, будит сидящих рядом пассажиров, которые, протерев кулаком глаза и глядя на Юлю, тоже улыбаются…
Я смотрю на часы: 00.00.
– Поздравляю, – говорю я, когда ей удается справиться со своей радостью.
Теперь она смотрит на меня с удивлением: с чем ещё-то?
– Поздравляю, – говорю я еще раз, и преподношу ей ромашки.
– Ах!..
– Да…
И целую ее в щеку.
– Слушай…
Я показываю ей часы: 00.01.
– Ах, да! Дадада…
Она смотрит на свои:
– Уже первое января.
– Надеюсь, – произношу я, – я сегодня твой первый мужчина…
– Сегодня и всегда, – говорит Юля, – вдыхая аромат островных ромашек.
Она высвобождает себя из плена ремня, поудобней устраивается в кресле.
– Желтые, – говорит она, все еще любуясь ромашками, – спасибо, милый… Как те хризантемы, помнишь?
Разве я должен помнить те ее хризантемы?
– Да-да, – я киваю, – конечно, помню.
– В моей «Тысяче».
Я продолжаю кивать: конечно, конечно…
Мы придумываем на ходу наши праздники, чтобы чаще в них жить. Вот сегодня мы придумали Юлин июльский день рождения (четвертого), хотя завтра уже новый год (2011-й, тоже четверка!). Не завтра – сегодня! Сейчас!..
Я бы эту её «Тысячу», думаю я, растрощил, разметал на мелкие кусочки. Воздвигнутые ею миражи меня не восхищают. Может быть, ревность? Ага… Я стыжусь своей собственной, вдруг настигшей меня и пригвоздившей к стене, иезуитской мысли: я ревную ее. Я ревную ее даже к ее собственным запястьям!
И продолжаю любоваться ее загорелыми бедрами, выстреливающими из-под короткой джинсовой юбки. Я едва сдерживаю себя, чтобы не дотянуться до них дрожащими пальцами. Зачем, зачем выставлять все свои прелестные прелести напоказ? Мы же не на витрине живем?
Мне хочется быть причастным к выздоровлению ее левой ноги. Когда мы спускались с Табвемасаны, Юля опять подвернула тот же голеностоп… Как тогда, в швейцарских Альпах.
А реки здесь питаются только дождями.
– Ты слышишь меня? – спрашивает Юля.
– Да-да, а что?
– Так о чем они говорили?
– Бог весть о чем!
– И обо мне?
– Нет-нет. О тебе ни слова. Она рассказывала про авиакатастрофу в Коломбо. Там погиб…
Юля уже смотрит в иллюминатор, ей не интересно знать, где там кто-то там как-то погиб в какой-то авиакатастрофе.
– А сколько ты заплатил за колье? – спрашивает она.
Я уже говорил.
– Долларов? – спрашивает Юля.
– Вату!
– Ого! Этот сапфир, знаешь…
Дело ведь не в цене! Ей – нравится!
– Спасибо еще раз, – говорит Юля, заглянув мне в глаза и улыбнувшись.
В Коломбо мы задерживаемся на целые сутки. У Юли дела в правительстве страны, затем мы заскакиваем «на секундочку» в резиденцию президента.
– Я к нему на секундочку, – говорит Юля, – я не могу не повидаться, – и пока она пропадает в президентских апартаментах, я брожу вблизи дворца, время от времени поглядывая на часы. Проходит час. Затем сажусь на ближайшую скамейку под в тени роскошного дерева и лениво листаю туристский справочник. Читаю: «Густые джунгли занимают обширные районы на юго-западе страны. Склоны гор также покрыты лесами. В прибрежных районах произрастает большое количество различных пальм, мангровые деревья растут в большом количестве. В так называемой влажной зоне страны много красного дерева и несколько видов каучуконосных и фруктовых деревьев. В сухой зоне более часто встречаются черное дерево и атласное дерево. Практически по всей стране в большом количестве растут орхидеи, гиацинты, акации, эвкалиптовые деревья, кипарисы. Среди представителей фауны особо выделяются крупные кошачьи – гепард и леопард, несколько видов обезьян, слоны. Большое количество различных видов птиц и насекомых».
