— Тот Аэций — одна неприятность! Он вечно позволял себе бесцеремонно обходиться со мной! — Валентиниан хлопнул рукой по карте. — Я не хочу, чтобы Аэций вернулся. Не хочу! — Император затопал ногами. Когда он снова пошел прочь, на мраморном полу остался лежать один белый раздавленный трюфель. — Где он сейчас? С готами? С теми огромными волосатыми хитрыми германцами, с которыми Аэций так легко находит общий язык и которые воняют луком и прогорклым маслом?
Валентиниан глянул куда-то между мной и императрицей, почему-то высунув язык и почти прикоснувшись кончиком к подбородку. Указательные пальцы торчали за макушкой, вероятно, изображая рога.
— Гм? Гм?
Я попытался сохранять спокойствие.
— Если точнее, при дворе Теодориха, ваше величество.
— Их нужно наказать! И гуннов тоже нужно наказать! Сначала гуннов. Их нужно предупредить — сделать предупредительный выстрел, например, пустить стрелу, летящую стрелу. — Валентиниан сейчас начал бормотать, ходя туда-сюда по комнате, дергая за пальцы левой руки пальцами правой и кусая губы. На секунду я испугался, что потечет слюна. — Мы не боимся, вот так! Карательная экспедиция, вот так! Эвтропий!
Из соседней передней прибежал управляющий. Оттуда, без сомнения, он слышал каждое слово. Этот человек распахнул свой золотой далматик, упал на колени к ногам императора и поцеловал край платья Валентиниана — край, заметим, был покрыт пятнами крови, с маленьким прилипшим спутанным комочком, похожим на клок человеческих волос.
— Отправь сообщение Четырнадцатому в Виминаций. Или это Седьмой? Ты говорил, Седьмой?
Я кивнул.
— Хорошо. Отправь сообщение Седьмому в Виминаций. Они должны собрать вооруженный отряд, когорту или еще что-нибудь, то есть то количество, без которого смогут обойтись, и организовать карательную экспедицию. Вот так!
— Против кого, мой господин?
— Против гуннов, болван! — Кулаки Валентиниана сжались и побелели. — Захватим в плен некоторых из них, вот так! Закуем их в цени — стариков, женщин, маленьких детей! Свяжем всех вместе веревками, словно дичь в рыночном загоне. Крепко-крепко!
Теперь слюна потекла.
— Мы должны показать, что не боимся! Мы устроим настоящие игры на арене, и гунны-заложники будут жестоко и беспощадно наказаны!
— Мой господин, — раздался позади голос.
Валентиниан повернулся, рассерженно взглянув на Галлу.
— Я полагаю, ты согласна с нашим планом, мама?
Худая грудь Галлы вздымалась:
— Мой господин, я умоляю вас обдумать…
Валентиниан поднял руку, желая ударить мать, задержал ее на расстоянии нескольких дюймов от щеки и пронзительно крикнул прямо в лицо:
— Вы становитесь надоедливой, мама! Мы император, не вы!
Галла не вздрогнула и ничего не ответила.
Валентиниан повернулся и стал орать на управляющего:
— Так, давай, принимайся за дело! Карательная экспедиция… Те ужасные варвары — на арене и в цепях! Крепко-крепко! Посмотрим, как им это понравится!..
Валентиниан посмотрел на императрицу и на меня в последний раз, надул щеки и издал странный, резкий, неприятный звук. Затем подобрал свои платья и поспешил в переднюю комнату.
Я осторожно стал убирать карту.
Когда я обернулся, императрица все еще стояла там, склонив голову и закрыв глаза. Ее маленькие белые кулаки были сжаты. Галла не шевелилась.
* * *
У нижнего плеса Тисы стояли кругом черные палатки, неподалеку от того места, где река впадала в Дунай. Этот круг оказался одним из многих, растянувшихся по равнине среди непроглядного дыма костров. Женщины что-то мешали в горшках или носили воду из реки в кожаных бурдюках. Круглоголовые и краснощекие дети играли в догонялки. Стоял холодный, но очень красивый день конца весны. Небо было бледно-голубым, солнце — ярким, и зеленая земля медленно оттаивала после сильных ночных заморозков.
Римская кавалерия, в рядах которой насчитывалось сто шестьдесят человек, появилась на западе. Отряд вышел из легендарной крепости Виминаций на рассвете. Воины увидели в отдалении становище и схватились за кривые мечи.
В сочной траве повсюду росли яркие весенние цветы.
Кто-то из детей увидел, что приближаются всадники. Девочка остановилась, посмотрела и прижала большой палец ко рту. Затем подняла другую руку и неуверенно помахала.
Всадники не ответили ей.
Затем донесся громкий звук двух медных сигнальных труб, и лошади понеслись во весь опор…
* * *
Дым, поднимавшийся от палаток, был виден издалека, и один из кутригурских вождей выехал вперед со своим отрядом. Когда они приблизились к тому месту, где когда-то жили люди, то обнаружили лишь пепел, головы на столбах и несколько отсеченных рук и ног.
Об этом тут же сообщили Аттиле во дворец. Верховный вождь сидел неподвижно и смотрел в огонь. Он не ответил ничего.
Позже тем вечером, когда большинство погрузилось в беспокойный сон и даже там продолжало мечтать о мести, неожиданно перед задумавшимся каганом появился Маленькая Птичка и сел, скрестив ноги. Лицо шамана было в слезах. Маленькая Птичка наполовину сказал, наполовину пропел:
— Песня Маленькой Птички, который говорит правду:
Вести расходятся, словно огонь на равнине,
Красно-багровые, словно костер на рассвете:
Всадники едут, оружье зловеще сверкает,
Едут они за рекою, средь юрт обгорелых,
Важные всадники, знатные сильные люди.
Всадники едут, и красным оружье мерцает…
Когда шаман замолчал, Аттила поднял голову, и их глаза встретились.
— Месть разойдется, словно огонь на равнине, — произнес Аттила. — Красно-багровая, словно костер на рассвете.
Глава 4
При дворе визиготов: игра в шахматы
Далеко на западе, в маленьком сводчатом внутреннем дворике, частично спрятанном под тенью бледно-зеленых листьев молодого виноградника, два человека играли в одну старую римскую настольную игру «латринкули» — в шахматы. Это происходило при дворе визиготов в Толосе, в солнечной Южной Галлии.
Как прекрасен был двор визиготов, когда правил великий, хотя и немолодой Теодорих! Какие пеаны слагали о нем! Казалось, все древние римские достоинства слились в одно целое, а современных пороков просто не существовало. Многие смотрели на новое королевство с чувством, похожим на тоску, или даже чего-то ждали, словно видели в государстве Теодориха и его шести великолепных сыновей («сыновей грома», как иногда их в шутку называли) будущее Европы, будущее галльских и варварских племен, христиан и римлян. Теодорих с сыновьями отличались храбростью, знали свою римскую историю и юриспруденцию, говорили на латыни и даже немного по-гречески, а также на языке готов. Они читали Виргилия и могли процитировать в случае необходимости, а их акцент заставил бы поморщиться разве что самого придирчивого латиниста.
