Только на восьмые сутки неожиданно ударили наша артиллерия и «катюши» по немецким окопам. Все вскочили, поняв, что пришла долгожданная помощь, и открыли огонь по немцам с тыла. А затем, выскочив из воронок, побежали к немецким окопам, через которые с криками «Ура-а!» спешили навстречу свои. Артиллерия перенесла огонь на фланги немцев и на химкомбинат. Встречные солдаты кричали:
Но легко сказать — бегите. Люди все чаще падали и уже не в силах были подняться.
Не успел отряд добежать до опушки леса, как по ней ударила немецкая артиллерия. А потом снаряды стали рваться и среди лежавшего отряда. Заметив неподалеку щель, командир отряда хотел прыгнуть в нее, но только поднялся, как оглушительный взрыв разнес его на куски.
Из тридцати четырех человек, выбравшихся из окружения, в медсанбат попало только двадцать два. Остальным это не удалось.
Из оказавшихся в медсанбате никто не помнил, как они в него попали. Лишь некоторые помнили, как добежали до леса и там попали под артиллерийский обстрел. Что произошло дальше — никто не мог вспомнить. Подобрали их санитары. Не то спящими, не то полумертвыми. Доставили в медсанбат, где потом их откармливали целых две недели пока полностью к ним вернулись силы.
В ПОЛИТОТДЕЛЕ АРМИИ. АВГУСТ 1942 — ОКТЯБРЬ 1943Отказываться не положено. Аппарат политотдела. Штрафные роты и батальоны. Семинар пропагандистов. Упразднение института комиссаров. Ночное путешествие. Беседа с бывшим комиссаром. Проверка ротных парторганизаций. Парторг роты Телегин. «Кто здесь командует?» Новая присяга. Партизаны. В штрафном батальоне. Адъютант комбата капитан Файсман. Политинформация. Новый боевой устав пехоты
Отказываться не положено
Уже больше месяца я исполнял обязанности выбывшего по ранению комиссара полка. Боевых действий за это время на нашем участке фронта не происходило, и полк отдыхал.
Немцы в Киришах теперь не представляли для нас прежней опасности, так как, собственно, из Киришей они уже были выбиты и прижаты к железнодорожному мосту, держались они лишь на небольшом плацдарме вокруг химкомбината, не имевшем уже никакой ценности. Активных действий они не совершали, только отбивались, когда на них наседали. Но мы их не беспокоили, чему гитлеровцы были только рады и старались отблагодарить нас тем же.
Следует отметить, что, исключая майскую 1942 года попытку выбить нас с плацдарма на левом берегу Волхова, немцы не предпринимали больше нигде на участке нашей армии попыток к наступлению. Они старались лишь удержаться на тех рубежах, которые занимали. Но и это им плохо удавалось. Повсюду и почти непрерывно мы теснили противника. На юго-востоке нашей страны немцы так же были повсюду остановлены, хотя там все еще шли жаркие бои.
Командиром полка у нас был подполковник Дружинин. Это был уже пожилой штабной офицер. Его я не знал вовсе. Как и я, он был назначен недавно, всего за неделю до моего назначения. В военном деле, в особенности в штабных делах, подполковник разбирался неплохо, но имел слабость к спиртному и к женщинам, причем у него слабость эта была какой-то уродливой: распущенной, вульгарной и пошлой. Мне это страшно не нравилось, и подполковник это хорошо видел и понимал. На словах он, как правило, соглашался с моими замечаниями и даже сам осуждал свои поступки, но, к сожалению, таковы приемы всех подобных «деятелей». При мне он старался держаться и вести себя деловито, даже корректно, но стоило ему остаться одному или улизнуть куда-то, как он «набирался» до такой степени, что никого не узнавал. Мне не довелось побывать с ним в какой-либо сложной боевой обстановке, где можно было бы увидеть и оценить достоинства и недостатки его как командира, но мне все же казалось, что его назначение командиром полка, стоящего на передовых позициях, скорее было похоже на диверсию, чем на внимательный подбор и расстановку кадров.
Начало августа. В конце дня вдруг получаю телеграмму: предлагалось явиться в политотдел армии. Для чего и по какому вопросу — из телеграммы не явствовало. Комиссар и политотдел дивизии тоже не помогли, лишь заявили, что, мол, вызывают, так надо ехать.
Может, для утверждения комиссаром полка, подумал я, но почему тогда в отдел агитации и пропаганды? Поломав голову, я не смог прийти к какому-то определенному выводу.
На второй день, оседлав лошадей, рано утром двинулись со связным в путь и во второй половине дня достигли цели. Явившись в отдел агитации и пропаганды, я встретил там уже знакомого мне подполковника Сазикова Федора Степановича, месяца полтора назад он приезжал в политотдел нашей дивизии и тогда же беседовал со мной на различные темы фронтовой жизни. Потому сейчас встретились мы скорее по-приятельски, чем по-военному; увидев меня, он обрадованно воскликнул:
— А-а-а, Николай Иванович! Здравствуйте, здравствуйте! — Улыбаясь, крепко пожал мне руку: — А мы вас ожидали еще вчера.
— Да, знаете, последнее время я нахожусь в тылу, и ваша телеграмма попала мне в руки только вчера во второй половине дня, поэтому вчера я прибыть никак не мог, — объяснял я.
— Ну хорошо, хорошо. Пойдемте к генералу. — И он тут же повел меня к начальнику политотдела армии.
В большой комнате, перегороженной деревянным барьером, (это была канцелярия политотдела армии), за столами сидели немногочисленные сотрудники, стучали пишущие машинки, и, кажется, не замечая нас, все сосредоточенно работали. В дальнем углу за письменным столом сидел и тоже сосредоточенно работал начальник политотдела армии генерал-майор Емельяненко. Видел я его впервые. Это был слегка смугловатый южанин среднего возраста, крепко сложенный, выше среднего роста. Выглядел он молодо, бодро и далеко не истощенным. Никакой натянутости, чопорности и так называемой начальственности в нем не было. Наоборот, это был типичный партийный деятель, простой и доступный всем, с приятным и мягким характером.
— Ну вот, прибыл тот самый батальонный комиссар, о котором мы с вами разговаривали, — доложил генералу подполковник Сазиков.
— Вот и хорошо. Здравствуйте, товарищ батальонный комиссар! — Генерал энергично встал, вышел из-за стола и подал мне руку.
— Здравия желаю, товарищ генерал-майор, — по-уставному ответил я.
— Полагаю, вы уже договорились, — обращаясь к Сазикову, сказал генерал. — Ну что ж, идите устраивайтесь поудобнее и работайте.
Поняв, что меня хотят взять в аппарат политотдела армии, я поначалу растерялся. Перспектива работы комиссаром полка интересовала меня куда больше: работа с людьми, с массой солдат и офицеров, которых я любил и которые мне в этом тоже не отказывали, — среди них я чувствовал себя свободно и на месте. В больших же аппаратах работать не любил.
В них никогда не видно результатов твоего труда, там он растворяется, как мыльная сода, превращаясь потом в нечто усредненное. Я решил заявить о своем несогласии, но невольно впал в раздумья. Заметив это, генерал повернулся к Сазикову. Вскинул левую руку на уровень глаз и посмотрел на часы:
