Попытка связи
Продукты в гарнизоне кончились более суток назад, выдавались последние порции раненым, а положение гарнизона все не менялось. Попытка установить живую связь с полком закончилась тяжелой неудачей. Обнаружив наши действия, немцы наглухо закрыли все возможные проходы, и теперь отряд находился в еще более плотном кольце окружения, причем почти на глазах у своих. Но свои ничего не знали об отряде. А как подать весть о себе, отряд тоже не знал.
Зная расположение нескольких наблюдательных пунктов артиллеристов, устроенных на высоких елях, командир часто поглядывал в их сторону и думал: «Наблюдатели, сидящие на этих НП, должно быть, видят гарнизон. Но как с ними связаться? А если придумать определенную систему сигналов? Не годится, ведь НП не могут выдавать противнику свое местонахождение, а наш отряд находится на территории противника, который не замедлит их засечь и уничтожить. И этот вариант не подходит...» Подошел солдат:
— Товарищ капитан, разрешите доложить.
— Докладывайте. Что у вас? — произнес командир.
— Ребята, которые вчерась перебежали к нам — автоматчики, сказывают, в их воронке есть рация, но у них нет радиста, а у нас ведь младший лейтенант Свиридов — радист.
— Ну-ка позови ко мне тех, кто «сказывает», — приказал командир.
Метнувшись по щелям и лисьим норам, солдат вскоре вернулся в сопровождении двух автоматчиков:
— Вот они сказывают, товарищ капитан.
— Ну-ка, докладывайте, что там у вас за рация и откуда вы ее взяли? — потребовал командир.
— Вчерашней ночью наши сняли ее с убитого радиста, когда собирали оружие на поле, — доложили автоматчики.
— Так что же вы молчали до сих пор?! — с гневом спросил командир.
— А зачем она, радиста-то нет.
— Как так нет радиста! Кто вам это сказал?!
— Лейтенант Сундеев, — не задумываясь, ответили автоматчики.
— Ах ты, Сундеев, Сундеев!.. — выругался капитан и, достав из нагрудного кармана блокнот, что-то написал на листке и, вручив его автоматчикам, послал их за рацией.
Среди ночи наблюдатели вновь доложили командиру:
— Ползут. Не так чтобы много.
По тревоге все быстро заняли свои места. Уже был прорыт ход сообщения ко второй воронке, гарнизон двух катакомб стал единым. Командир вышел на наблюдательный пункт. Вдруг позади ползущих немцев взвилась яркая осветительная ракета, и обороняющиеся, как на ладошке, увидели всех гитлеровцев. Их, действительно, теперь было немного. Вскочив и загалдев, они ринулись в атаку на первую воронку. Но дружно ударившие пулеметы и автоматы положили их на землю. Из темноты понеслись громкие ругательства.
— Доннер веттер, русски Иван! — кричали немцы, коверкая русские слова, добавляя добрую порцию отборной русской матерщины.
Наступавшая ватага была пьяна.
— Не понравился наш прием, — не отрываясь от наблюдения, проговорил капитан.
— Да-а, а ведь был на редкость хорош, — прокомментировал кто-то из темноты.
Сделав еще одну, столь же неудачную попытку атаковать, немцы затихли до утра.
Только к девяти часам утра наконец удалось услышать по рации полк, а затем и дивизию, но из-за слабости питания командир успел передать лишь обстановку и принять благодарность дивизии, приказ: «Держаться!» — и обещание скорой помощи. Когда конкретно и в какой форме придет помощь, выяснить не удалось, питание погасло.
Минувшей ночью умерли еще двое — тяжелораненые, с перебитыми позвоночниками. Утром скончались раненный в голову и двое с перебитыми ногами. К вечеру умер комиссар группы политрук Гонтаренко. От заражения крови у него начался воспалительный процесс; к вечеру его распухший живот вздулся до невероятных размеров, он часто просил воды и страшно мучился; пытались прикладывать к животу смоченные холодной водой полотенца, но это приносило мало облегчения. Часам к девяти он вдруг успокоился, боли прекратились, и неожиданно для всех он поднялся и сел. С величайшим удивлением и радостью смотрели на него окружающие, он слегка улыбнулся, как бы извиняясь за свою неловкость, и тихо попросил пить. Солдат, постоянно присматривавший за ним, быстро спустился к колодцу, чтобы зачерпнуть свежей воды. Посидев несколько секунд, комиссар спокойно лег и закрыл глаза. Умер, как уснул. Это была мужественная смерть еще молодого комиссара, более четырех суток он боролся со смертью, скрывая от окружающих мучительные боли и страдания. Измотав его последние силы, смерть пришла к нему внезапно. Выкопали отдельную могилу неподалеку от воронки и ночью похоронили комиссара.
Вернувшись с похорон, командир обратился к солдатам:
— Товарищи! Почтим память нашего мужественного комиссара трехкратным залпом в сторону врага из всех видов оружия! — И, вынув пистолет, скомандовал: — За смерть нашего отважного комиссара! В сторону врагов! Огонь! Огонь! Огонь!
Услышав этот салют, немцы приняли его за наступление гарнизона и открыли беспорядочный огонь, заговорила даже артиллерия, вокруг воронок засверкали сполохи разрывов. Эта беспорядочная стрельба продолжалась около полчаса, затем стала пореже и наконец совсем затихла.
На восьмые сутки...
Вкопавшись глубоко в землю, солдаты теперь сидели в своих лисьих норах спокойно.
Шли дни, а обещанной помощи все не было. Давно закончились боеприпасы, и свое, отечественное, оружие гарнизон сложил в штабеля. По ночам, в промежутках боев, солдаты собирали на поле боя немецкие винтовки и автоматы, патроны, гранаты, этим оружием в основном и защищались. Но проклятое немецкое оружие капризно, без смазки оно отказывалось действовать, а ружейного масла не было. Но и тут выручила солдатская находчивость и русская смекалка.
Собирая на поле боя оружие, солдаты, естественно, искали одновременно и что-нибудь съестное. Да разве у немцев поживишься? Изредка попадались маленькие баночки из-под мясных консервов да круглые, из пластмассы, завинчивающиеся баночки со сливочным маслом или пустые. Тщательно собирая жир и масло на тряпочки, солдаты спешили прежде всего смазать им не свои, уже несколько дней пустые желудки, а оружие. После чего оно отлично работало.
Рано утром, еще до восхода солнца, пролился обильный дождь. За какие-то час-полтора он заполнил воронку чуть не до половины. Колодец залило. Дождевая вода стояла в воронке, как в котле.
Пошли седьмые сутки окружения и пятые, как последний раз что-то ели. Первые три-четыре дня голод страшно мучил людей, но потом в желудках будто пересохло, только изредка тянуло пить. Силы людей заметно таяли. Прекратились ночные вылазки, все больше отлеживались в своих норах.
Немцы почему-то перестали тревожить гарнизон и, кажется, решили не обращать на него внимания. Кончились немецкие боеприпасы, их оружие солдаты выбросили вон и вновь разобрали свое, так как берегли небольшое количество патронов отечественного производства на всякий случай и без надобности ими не стреляли.
