Стоял закат. Лучи солнца озаряли оставшиеся на поле самолеты, облепленные механиками, откуда-то доносились голоса уходящих в свои домики пилотов. Закат. Над Англией стоял закат.
— Сидели мы однажды в Китае… — вдруг сказал Ченнолт.
Мартин навострил уши. «Китайские» истории Босса всегда начинались с одних и тех же слов, и все были поучительны.
— Да, году в тридцать шестом, в Нанкине. Ну, не в самом Нанкине, конечно, а поблизости. Забытая богом дыра, всех развлечений — пародия на бар с ведрами самогона и веселый дом с девицами, мимо которого и проходить то страшно было, не то что заходить. Но заходили… И стала неподалеку русская авиачасть. Дисциплина у них была, дай бог всем нам такую. И все привыкли, что красных не видно и не слышно. Взлетели, японцев отбили, приземлились. Но как-то раз тамошний командир решил дать своим орлам отдохнуть и сбросить пар. И заявилась вся эта компания в деревеньку… Десятка полтора здоровенных морд лет по тридцать…
Ченнолт замолчал, Мартин почтительно внимал.
— В общем, было интересно. Все, что горело, было выпито, все, что ходило… Тоже как-то так.
Мартин поперхнулся.
— Вот я и думаю, — буднично продолжил американец. — На той стороне Ла-Манша, к востоку от «тонкой красной линии», что поделила Европу, сидит толпа парней с «курицей» на лацканах. Тихо так сидит…
Глава 23
Бывает так, что слава и успех приходят сразу. Они набрасываются на человека, крепко хватают его и уже не отпускают, сопровождая до конца жизни. Бывает… Но редко, очень редко. К сожалению, гораздо чаще случается наоборот — успех и признание приходят после долгих лет тяжелого неблагодарного труда, но даже тогда они словно готовы в любой момент упорхнуть.
В жизни Николая Николаевича Поликарпова случалось всякое. Были падения, были подъемы. Были черные беспросветные полосы, были времена ослепительного успеха. Но ему ничто не доставалось легко. Каждый свой триумф, даже самый крошечный, Николай Николаевич добывал с боем. Со временем он научился философски воспринимать неприятные сюрпризы, столь частые на его тернистом жизненном пути. Бились много раз проверенные и испытанные самолеты. «Коллеги» беззастенчиво крали его конструкторские находки, заявляя как свои достижения. Вернейшие соратники вели себя так, что становилось стыдно за них. От него уходили к другим конструкторам, громко хлопая дверью и злословя, чтобы потом вернуться, прося о прощении. Чего стоил только тернистый путь По-1 и МиГ-3 в серию. Конструктор терпел, работал, прощал. Это была его жизнь, к которой он давно привык, и все камни, которые судьба щедро бросала ему под ноги, он воспринимал как плату за возможность и право делать самолеты.
Самолеты…
Когда он был мальчиком в коротких штанишках, это были нескладные уродцы-этажерки из фанеры и веревок. Сейчас правнуки тех аэропланов готовились к переходу на реактивную тягу. В том числе и его стараниями, его работой.
Жизнь Поликарпова не просто была связана с авиацией — авиация и была его жизнью.
Лишь изредка давно забытое чувство обиды за непонимание, непризнание возвращалось к нему. Николай Николаевич прятал его в самые дальние уголки сознания — нарком авиационной промышленности по опытному самолетостроению не мог себе позволить подобные эмоции. Но обида все равно оставалась.
Сегодня был как раз такой день. Он сбил ноги на непрерывной череде совещаний, потеряв счет кабинетам, которые пришлось посетить. Конечно, положение и должность позволяли вызвать к себе большую часть собеседников. Но Николай Николаевич давным-давно уяснил простую истину — пока сам не сделаешь и не проконтролируешь, дело не сладится. Кроме того, он предпочитал личное общение шелесту мертвых слов в телефонной трубке. В простой человеческой беседе люди раскрывались, вопросы решались быстрее, находились скрытые резервы, и работа делалась гораздо быстрее.
И когда бесконечный день все-таки подошел к концу, его встретил в коридоре Маленков и попросил задержаться, чтобы поговорить о текущем состоянии дел в авиационной промышленности. И не с кем-нибудь. Николая Николаевича ждал Сталин.
У Поликарпова опустились руки. Сталин никогда не вызывал к себе просто так, для поверхностного трепа. Он мог говорить о чем угодно, но всегда строго по делу, очень глубоко и детально. Идти на встречу со Сталиным сейчас было все равно что начинать рабочий день сначала.
Пытаясь выторговать отсрочку, он попросил послать машину в наркомат за необходимыми для предметного разговора бумагами. Но Маленков развел руками:
— Товарищ Поликарпов, все необходимые бумаги есть. Нужен свежий взгляд. Посмотреть на перспективу с разных сторон. А бумаги — это для заявок на алюминий, станки и квалифицированных рабочих. Приходите, скажем, через тридцать минут. Определитесь с приоритетами.
Странное дело, подумал Николай Николаевич. Внешне Георгий Максимилианович был похож на забавного пухлого пупса, что в последние годы поставляла в детские магазины немецкая игрушечная промышленность, но в этом случае как никогда были справедливы слова про обманчивую внешность. И этот жесткий, деловой человек ищет его, как ни поверни, а лишь заместителя народного комиссара, и как бы просит об одолжении там, где может просто приказать. Тем более что здесь глава правительства выступал проводником воли Самого. Суть вопроса от этого, конечно, не меняется. Попробовал бы он только уклониться от разговора с Самим. Но форма тоже имеет значение.
Мат — не единственный способ общения с подчиненными. Да, многое изменилось за истекшие годы. Многое к лучшему. Значит, он все-таки завоевал определенный авторитет и с его мнением по-прежнему считаются.
Тяжело вздохнув под тяжелым взглядом сопровождавшего его офицера, Николай Николаевич толкнул дверь, входя в помещение, так, как бросаются в холодную воду, изобразив на лице деловую решительность и чувствуя легкую дрожь в коленях.
Не любил он этих совещаний.
И совершенно не добавляло оптимизма присутствие Самойлова, нейтрального человека, в одночасье ставшего еще одним врагом.
Николай Николаевич почувствовал тоску. Как было бы хорошо, если бы самолеты можно было проектировать и строить вообще без людей, их амбиций, борьбы и интриг. Петр Алексеевич открыто улыбался, и это навевало дурные предчувствия. Значит, уже наябедничал. И надо полагать, успешно… Действительно, этот что здесь делает? Нет, особое положение наркома среднего кораблестроения было известно. Но чтобы с ним советоваться в узком кругу по авиационным вопросам? Сразу вспомнилось злое выражение лица Кудрявцева, упертого моремана, не видевшего в упор ничего, не связанного с его авианосцами. Вот спросят сейчас про По-1К, а бумаг под рукой нет. И доказывай, что ты не верблюд. Память, она, случается, подводит…
Кто знает, чем закончится разговор. И кто завтра будет заместителем Шахурина. Он, Ильюшин, Туполев, его заместитель Микоян или даже молодой, но успевший набить оскомину своей активностью Яковлев.
