Люсиль не могла поверить, что она действительно здесь, в его кабинете размером с футбольное поле, пожимает руку самому мистеру Музыкальная Компания Кесслера.
— Значит, вы та, которой удалось вернуть Джеза в его студию. Молодец! — Джерри Кесслер ей одобрительно улыбнулся. — Ладно, давайте послушаем запись.
— Запись на цифровой аудиокассете. — Джез передал маленькую, высококачественную кассету. — Конечно, потом все перепишем. Я хочу полное оркестровое сопровождение для заглавной песни.
— Как всегда скромен и непритязателен. — Джерри усмехнулся. — Кстати, как Сюзи?
— Поверь мне, лучше не спрашивать. Ее жизнь — полный хаос. А теперь мне нужно твое честное мнение, — сказал Джез, когда кассета была вставлена в магнитофон на столе Джерри.
— Поверь мне, — спародировал Джерри. — Если твоя новая музыка — барахло, я тебе скажу. Нет смысла тратить твое и мое время.
Из странного суеверия Люсиль себя убедила, что, если разоденется для этой встречи, в итоге ничего не получится. Чтобы задобрить провидение, она надела вылинявший серый свитер и пару старых черных бутсов. Впрочем, по сравнению с Джерри Кесслером в его потертой клетчатой рубашке и забрызганных грязью ботинках она выглядела просто шикарно.
— Садитесь, располагайтесь поудобнее. — Он махнул в сторону огромного бутылочно-зеленого замшевого дивана.
— Все в порядке, спасибо. — Люсиль не могла заставить себя сесть, ее нервы были на пределе. Она считала новые песни Джеза чудесными, но теперь было важно мнение Джерри.
До этого момента Джез казался абсолютно спокойным, а теперь он засунул дрожащие руки в задние карманы джинсов и проговорил:
— Я тоже лучше постою.
Джерри включил запись, и зазвучали первые аккорды «Чуда».
В следующий момент из колонок полился похожий на растаявший шоколад голос Люсиль.
Ты должен меня понять.
Я не хочу тебя терять.
Смысл моей жизни в твоей любви…
Она знала, что теперь уже не может определить, хороша ли песня. Но, по крайней мере, на этот раз запись не была испорчена, и ее голос не звучал так, как будто ее заперли в шкафу.
В шесть часов личный шофер Джерри Кесслера отвез их на Паддингтонский вокзал.
— Не думаю, что мне нужен поезд, — заявила Люсиль. — Если я взмахну руками, я, наверное, смогу полететь домой.
Даже железнодорожный вокзал, заполненный людьми, мрачный, пахнущий машинным маслом и пылью, не мог испортить ей настроение. Джерри понравились — очень понравились! — новые песни. И очаровал ее голос. Джерри отложил собрание и отвез их на ланч в «Сан-Лоренцо». Затем, вернувшись в офис, он вызвал Диксона Райта, директора отдела записей, чтобы тот послушал песни. На следующее утро были быстро заказаны оркестр, студия звукозаписи и высококлассная команда. Обсуждались головокружительные гонорары.
— Ты вернулся, — объявил Джерри, хлопая Джеза по спине, как фермер, ласкающий бычка-медалиста.
— Пришло время Люсиль, — поправил его Джез, желая оставаться в тени.
Обратный поезд в Бристоль ушел точно по расписанию, что явилось для них полной неожиданностью.
— Проклятье! — вздохнул Джез. — Разве машинисты не понимают, что мы рассчитываем на опоздание?
— Можем съесть бургер или еще что-нибудь. — Справа от них был киоск, на который указывала Люсиль. Она была слишком взволнована, чтобы есть в «Сан-Лоренцо», но теперь умирала с голоду.
— Бургер. — Джез посмотрел на нее, в его желудке возникло странное ощущение. Если честно, уже не в первый раз. И дело было совсем не в том, что он мечтал о бургере.
— Еще есть киоск, где продают круассаны. Если хочешь пошиковать. — Люсиль ему улыбнулась.
Ему нравилось, как она над ним подтрунивает. Точно как Сюзи.
— Это безумие. — Джез смотрел на часы. — Когда приедем домой, будет уже девять вечера. А завтра утром мы снова должны быть в Лондоне. Почему бы нам не переночевать в гостинице?
— Э…
— И ты не будешь есть чизбургер и картофель-фри, только не сегодня. — Джез покачал головой. — Извини, я не могу тебе позволить. Мы остановимся в «Савойе», нормально пообедаем, потом хорошо выспимся… а завтра утром к десяти часам будем в студии, готовые к записи.
— Э…
— Это самое разумное решение. И мне не нужно сегодня вечером возвращаться в Бристоль, — сообщил Джез. — А тебе?
— Нет, — наконец выдавила из себя Люсиль.
У нее возникло ощущение, что сказанное означает гораздо больше, чем могло показаться. Это было глупо. Бредовые мысли. Джез предложил переночевать в Лондоне из практических соображений. Он был прав, так разумнее всего.
— Как ты считаешь?
— Хорошо. — Потом она добавила: — Но не в «Савойе».
— О боже, ты так его ненавидишь?
Джез ее дразнил.
— Дело не в этом.
— Не волнуйся о деньгах. Я плачу.
— И не в этом. — Люсиль дернула поношенный край старого серого свитера. — Я не уверена, что меня пустят.
Где-то вдалеке часы пробили полночь. Люсиль стояла в женском туалете «Гриль Савой» и рассматривала свое отражение в зеркале.
Ее волосы были собраны в «хвост ананаса». Золотое открытое платье переливалось, как вода на солнце, когда она нагнулась вперед, чтобы подкрасить губы. Она заморгала, проверяя, не осыпались ли и не смазались ли золотые тени.
Они были на месте, ура.
Впрочем, это были самые дорогие тени, которые она когда-нибудь покупала. Если они стоили двадцать два фунта пятьдесят пенсов — ой! — они должны были оставаться на веках.
Что касается платья… ну, во всем был виноват Джез. Он вытащил ее из такси на Бромптон-роуд — здорово, что в четверг все открыто допоздна, — и завел в дверь маленького магазина элитных платьев, где наблюдалась пугающая тенденция — там вывешивали товар без ценников.
— Если честно, меня бы устроил «Топ-Шоп». — Ее протесты явно заставили продавщицу вздрогнуть. Хорошо, что с ней был Джез, иначе за такие слова ее бы оттуда выставили.
Впрочем, если бы не Джез, она бы ни за что не попала в такой магазин. Она бы пошла в «Топ-Шоп».
— Хватит пререкаться, — приказал ей Джез, когда она не давала ему купить для нее пару туфель. — Ты не можешь ходить в кроссовках и в таком платье.
Что со мной происходит? — спрашивала себя Люсиль, глядя на свое отражение в зеркале. Почему у меня такое чувство, будто я собираюсь прыгнуть с самолета с парашютом и с завязанными глазами?
Между прочим, уже полночь, мы закончили ужинать и направляемся наверх, в наши номера, чтобы хорошенько выспаться. Тогда почему я стою здесь, в женском туалете, и подкрашиваю губы?
И еще душусь?
