Если серьезно: четыре часа на карачках, да в закрытом и темном помещение — не лучший вид отдыха и развлечения. В темном, потому что фонарики начали меркнуть, не выдержав испытаний, и я приказал использовать их в крайнем случае.
Наконец поступательное движение прекратилось — и пришло сообщение, что хода дальше нет. Что делать?
Я ответил: надо, блядь, подумать и, лежа на спине в потемках бесконечной бетонной кишки, задумался о смысле всего нашего человеческого бытия.
Почему судьба-сука непрерывно устраивает нам проверки на дороге жизни, выражаясь сдержанно. Все ей хочет поставить нас в позу Трендэленбурга и поиметь до глубины души. Мало ей, что мы обогнули три раза в вышеупомянутой позе земной шарик, так ещё мечтает, блядь шершавая, чтобы мы вернулись на исходные позиции и начали все сначала. Десяток коллекторов даже для таких испытанных бойцов, как мы, многовато будет.
Проклиная все на свете, я решил удостовериться лично, что хода нет. Поначалу переполз через снайпера, осведомившегося который час, будто спешил на свидание к любимой. Или в библиотеку.
Потом наткнулся на подрывника и отобрал три гранаты РГД-5, которыми он хотел воспользоваться в личных и корыстных целях.
Ученый А.Гостюшев мгновенно задремал от усталости и я его не стал будить, аккуратно вытащив из чемоданчика чудо-пушку ЛАГ.
Затем я повстречал сестричку в нижнем неглиже. Нельзя сказать, что она была воодушевлена нашим общим положением, но мило улыбнулась и сказала, что больше со мной, сукиным сыном, связываться не будет. Никогда в жизни, милый братик.
После я подбодрил хакера Алешу Фадеечева намеком на то, что виртуальная хреновина слаба с нашей прекрасной действительностью. С чем он вынужден был согласиться и даже не спорил.
Никитушка в трусах прохлаждался, как на пляже в Серебряном бору, и заявил, что никакая сила не сдвинет его с места. Я пообещал затолкать ему в трусы гранаты и пополз дальше.
У бетонного тупичка отдыхали двое — диверсант Куралев и Данко Сусанин. Я присоединился к ним, и мы начали соображать на троих. То бишь думать.
Пучок кабелей в небольшом желобе ускользал в неизвестное; что там знал только Господь наш.
По предположению связиста — там мог быть колодец, выводящийся на поверхность планеты.
Перспектива возникла радужная. И я решил действовать по наитию: запустил в желоб одну гранату, за ней вторую, третью оставил на виду, как взрыватель; затем наша троица удалилась на безопасное расстояние, предупредив коллектив, что скоро последует маленький подземный взрыв.
Судя по радостным воплям, эта новость всех подбодрила. Можно найти положительное, если очень хочется.
Что же потом? Наступила минута истины. Пан или пропал. Вывози, нелегкая. Перекрестившись (мысленно), я направил лучик ЛАГа в сторону желоба. И через секунду впереди раздулся яростный и ослепительный шар…
Нас качнуло, будто находились в вагоне подземки. Или в столичном троллейбусе. Посыпалась бетонная труха.
Если судить по взрывной волне, удалившейся вверх, у нас появился шанс… Тем более я увидел сквозь пыль и бетонную прореху мутный живой свет. Батюшки, надо ли говорить, что мой забег на карачках был рекордно-скорым.
Неужели мы все родились под счастливой звездой? Вытянув голову из бетонной раны, я увидел дальний небесный лоскуток, заглядывающий в ствол колодца.
Мама родная! Одна надежда, что это наше небо, а не в штате Кентукки. Черт с ним, пусть будут Кентукки — только выдраться из этой обрыдлой подземной норы. На прогретую полянку, пропахшую разнотравьем.
Металлические скобы тянулись лесенкой вверх — по ним я, как цирковая обезьянка, вскарабкался и — полянка. Та самая, о которой я мечтал, пахнущая дурманными травами.
Только что-то в ней, легкомысленной, было странным. Кости. Кости птиц и зверей, выбеленные солнцем, дождями и временем.
Мы ещё находились в зоне, защищенной паутинкой, через каковую был пропущен оздоровительный ток. Сама Пирамида угадывалась за перелеском. Кажется, у нас появился шанс выйти живыми из боя?
Я дал команду на подъем — и через минуту дикая грязная и оборванная банда ползала по поляне. Со слезящимися от счастья и прошлого мрака глазами.
Со стороны походили на грешников, прошедших все круги ада. Впрочем, так оно и было. Потом все разбрелись по кустам — облегчить душу и мочевой пузырь. Затем началась романтическо-восторженная фуйня.
— Ой, солнышко, ой, родненькое! — смеялась Анна. — Где это мы? Не в USA ли?
— На Сахалине, — отвечал диверсант. — Арсенчик, ты чего это без трусов? Потерял?
— Я с трусами, — обиделся десантник, стыдливо прикрывая свои частично ободранные, бледные, но мощные ножки. — Как дам сейчас!
— И это вместо благодарности, — фыркнул Куралев и поведал в лицах об аварии, происшедшей в начале нашего продолжительного пути.
Все дружно погоготали, катаясь в полевых ромашках. Конечно же, не над злоключениями бойца — от счастья, что удалось вырваться из капкана.
Надо было торопиться, однако. На взрыв должны были обратить внимание. Вдруг мы нарушили связь между Кремлем и Белым домом, что в Москве? Непорядок.
Короткими перебежками приблизились к проволочному заграждению. Табличка с нарисованным черепом и скрещенными костями предупреждала о лечебных процедурах. Желающие не находились. Привелось ломать родную природу и ставить деревянные распорки. Все, опять вспомнив любимую позу населения Трендэленбурга, переползли под заграждением.
Более счастливых людей я не видел. Даже наш Данко Сусанин радовался, как ребенок, хотя его, быть может, ждал военный трибунал. Моя сестричка пристроила танец живота, вовлекая в круг диверсанта Куралева и десантника Арсенчика. Последний был прекрасен; этакий огромный славянский пупс в рваных трусах. Светил задницей в пупырышках, точно лучом света в темном коллекторе.
Все остальные похохатывали, притопывая и прихлопывая. Зрелище было настолько несуразно, что нечаянный свидетель этого праздника добровольно бы сдал себя в руки медицины.
Хорошо, что я не терял бдительности и заметил облачко пыли на горизонте. Не по наши ли это души?
Я прекратил веселье, и вся наша анархическая команда распласталась под кустарниками. Нас выдавал лишь бледнеющий зад десантника. О чем я и сказал диверсанту Куралеву. Тот меня понял — и припорошил Арсенчика придорожной пылью, превратив того в валун.
Наступили мучительные, как утверждают в романах, минуты ожидания.
… По ухабам пылил ПАЗ — это такое средних размеров транспортное средство, скрещенное нашими кулибиными меж автобусом, автомобилем и танковой самоходкой. Надпись на выпуклом боку утверждала, что это есть «Тех. помощь». ПАЗ медленно подкатил к нам и притормозил акурат близ Арсенчика, изображающего, напомню, придорожный валун.
Дверца распахнулась — из автобусика выпали офицер и два бойца в казенной форме связистов. Еще был водитель, тот прыгнул из кабины и принялся облегчаться. Прямо на десантника. Шутка. Но то, что шофер облил колесо ПАЗа, это истина. А служба протопала к ограждению и там застопорилась. В задумчивости. По причине праздника мы запамятовали удалить распорки.
