счел бы избранными мира сего, рожденными для безмятежного счастья; однако в сердцах их царили вероломство, ненависть и страх. И солнечные небеса, и смеющееся море казались теперь Идалии ловушкой, прибежищем тигров и скорпионов; темная туча заволокла для нее сияние небес, и порочные души собратьев-людей отбрасывали на прекрасный мир уродливые тени.
Пакетбот уже подплывал к невысокому берегу; у самой воды ждали две или три легкие коляски, запряженные лошадьми и готовые доставить экскурсантов к храмам. Корабль бросил якорь. Владислав протянул Идалии руку и помог сойти по трапу на берег.
– Да? – тихо, с нежной просьбой в голосе прошептал он и сжал ее ладонь.
Идалия ответила таким же пожатием; слово «Берегись!» трепетало у нее на устах – но в этот миг молодой англичанин, что давно уже ею восхищался и сегодня весь день старался занять ее внимание, снова оказался рядом, дабы сообщить, что княгиня ждет в коляске и просит ее не задерживаться.
Экскурсанты отправились туда, где меж горами и небом, на бесплодной пустоши посреди сумрачного берега высятся в одиночестве славные останки древности. У подножия колонн паслись несколько овец, а рядом слонялись двое или трое пастухов с лицами дикарей и в одежде из овечьих шкур. При виде храмов из всех уст вырвались восклицания изумления и восторга; а Владислав, отстав от толпы и задержавшись у отдаленных руин, вздохнул с облегчением и погрузился в одинокие раздумья. «Что есть человек в высшей славе своей? – думал он. – Допустим, мы разорвали бы оковы Польши; допустим, в свободе она возвысилась бы до небес и своими достижениями сравнялась с Грецией; но время, эта ядовитая змея, ползущая сквозь века, властно над всеми – и по прошествии нескольких столетий наши монументы пали бы, как эти, превратились бы в новый Пестум, служащий лишь пустому любопытству и дешевому увеселению праздных чужеземцев!»
Как видим, Владислав был отнюдь не в добром расположении духа. Два обстоятельства нарушали спокойствие молодого философа: он любовался картиной, чья величественная красота наполняла душу трепетом и благоговением, в толпе бездельников, озабоченных предстоящим пикником и ужином куда более, чем созерцанием древних красот; и видел свою молодую жену среди посторонних, со всех сторон окруженную их болтовней и лестью, в то время как сам не мог обменяться с ней ни словом, ни взглядом. Он вздыхал теперь о ночных часах, проведенных под портиком уединенного дома Идалии, и даже скорый отъезд вдвоем не примирял его с нынешними тяготами; душа возмущалась необходимостью обмениваться любезностями с врагом, перед мысленным взором вставали попытки вероломного нападения, от коего не защитит даже доблесть.
Решено было, что экскурсанты поужинают во дворце архиепископа и вновь сядут на пакетбот не ранее десяти, когда взойдет луна. Среди руин они провели еще пару часов, а затем слуги сообщили, что их ждет ужин; было почти шесть, и после ужина оставалось еще более двух часов до отъезда. На землю уже опустилась ночь, и полная темнота даже самые романтические натуры не располагала к прогулкам по развалинам; княгиня, желая развлечь гостей, раздобыла где-то скрипку, флейту и гобой и с помощью этих инструментов, в руках итальянских крестьян звучавших столь сообразно времени и обстановке, словно ими дирижировал сам Вейперт, устроила танцы. Англичанин немедля завладел рукой Идалии; та оглянулась – Владислава нигде не было; без сомнения, он ждет ее в храме, не ведая о присутствии Джорджио, не подозревая об опасности; и – Боже, что теперь с ним будет? От этой мысли кровь застыла у нее в жилах; она решительно отказалась танцевать и, видя, что княгиня кружится в вальсе и не смотрит в ее сторону, поспешно вышла из дома и побежала по траве к руинам. Едва сойдя с крыльца, она оказалась окружена непроглядной тьмой; но в небе светили звезды, и скоро Идалия начала различать очертания руин и построек. Подойдя ближе к храму, она заметила мужской силуэт в плаще, медленно движущийся среди колонн – и сперва не усомнилась, что видит своего мужа. Она поспешила к нему – но несколько секунд спустя увидела Владислава, что стоял, прислонившись к колонне; и в тот же миг человек в плаще, подойдя к нему почти вплотную, сменил крадущийся шаг на прыжок тигра. Идалия увидела, как в его руке блеснул кинжал; рванулась вперед, чтобы перехватить руку – и удар обрушился на нее. Слабо вскрикнув, она упала наземь, а Владислав развернулся и бросился на убийцу; завязалась смертельная схватка; поляк сумел выбить у злодея кинжал, но тот выхватил второй нож. Владислав отбил удар и вонзил в грудь убийцы его собственный стилет; тот с хриплым стоном пал на землю, и над этой сценой воцарилось могильное молчание; оглянувшись, Владислав увидел белое платье Идалии, что без чувств лежала чуть поодаль, – и поспешил к ней. В безмолвной муке поднял он ее, с ужасом видя, что белое платье залито кровью; но в этот миг она очнулась от обморока, прошептала: «Это ничего… это пустяк…» – и снова потеряла сознание. Вмиг в уме его родился план – и Владислав привел его в исполнение, не дожидаясь, пока осторожность заставит его передумать. Он и прежде решил не возвращаться к остальным во дворец архиепископа, а, переговорив с Идалией, поспешить на борт пакетбота; поэтому приказал оседлать свою лошадь, привел ее к храму и привязал к одной из колонн. Теперь он осторожно поднял бесчувственное тело жены, положил на седло и торопливо двинулся прочь от освещенных и шумных окон дворца, по извилистой тропе к пустынному берегу, где капитан и команда уже готовили пакетбот к отплытию. С помощью матросов Идалию перенесли на борт, и Владислав приказал немедля поднять якорь и плыть в Неаполь.
– А как же остальные? – спросил капитан.
– Вернутся по суше, – ответил поляк.
При этих словах он ощутил легкий укол совести, вспомнив, как труден путь по суше и как опасны в ночное время дороги в стране, полной разбойников; но бледность и безжизненный вид Идалии рассеяли эти мысли; скорее в Неаполь, оказать ей помощь и, если рана в самом деле неопасна, продолжить путешествие до возвращения княгини Дашковой – это единственное желание, владевшее им сейчас, не позволяло колебаться. Капитан «Сюлли» больше не задавал вопросов; подняли якорь; в серебристом свете луны пакетбот отплыл от берега и двинулся в обратный путь. Корабль не успел отойти далеко, когда заботы Владислава помогли его молодой жене очнуться. В самом деле, оказалось, что она ранена в плечо, и очень легко; кинжал едва поцарапал кожу. Не боль или потеря крови лишила ее сознания, но страх за любимого
