облако черного дыма. Бомбовый удар! Майкл сразу же догадался об этом. По мере того как близилось время высадки союзных войск в Европе, в небе над Германией все чаще появлялись бомбардировщики союзников.
— Стой! — Один из конвоиров вдруг вышел на дорогу, преграждая путь повозке, и возница — боец немецкого Сопротивления, осмотрительный парень по имени Гюнтер — тут же с силой натянул вожжи. — Приехали! Давай выгружай этих дармоедов из своего тарантаса! — продолжал разоряться совсем юный лейтенантик, обладатель командного голоса и самодовольной, откормленной физиономии. — У нас тут для них имеется кое-какая работенка!
— Это добровольцы, — принялся весьма учтиво и с достоинством объяснять ему Гюнтер, несмотря на то что на нем была линялая и выгоревшая на солнце одежда фермера. — Я должен доставить их в Берлин. Их там ждет предписание.
— Тогда я своим приказом предписываю им сию же минуту отправиться на дорожные работы, — с ходу возразил лейтенант. — Отставить разговоры! Выгружай их! Да поживее!
— Фу ты, черт! — чуть слышно проворчал Мышонок.
Майкл приподнялся на сене. Рядом с ним сидели Дитц и Фридрих, двое бойцов немецкого Сопротивления, сопровождавшие их от деревни Зулинген, до которой они добрались четырьмя днями раньше. На возу под сеном были спрятаны три автомата, два «люгера», полдюжины ручных гранат и один противотанковый гранатомет.
Гюнтер хотел было еще что-то возразить, но лейтенант продолжал вертеться вокруг их повозки, не переставая орать:
— Хватит! Вылезайте! Все вылезайте! Я кому сказал! А ну, пошевеливайтесь! Что, боитесь растрясти свои жирные задницы?!
Понимая, что спорить бесполезно, Фридрих и Дитц тут же сошли с повозки. Майкл последовал за ними. Самым последним из повозки вылез Мышонок. Тогда лейтенант повернулся к Гюнтеру:
— Тебя это тоже касается! Убирай к чертовой матери с дороги свой вонючий тарантас и следуй за мной!
Гюнтер хлестнул вожжами лошадей и, отогнав повозку в сторону, оставил ее под соснами. Майкл, Мышонок, Гюнтер и двое других их спутников подошли к стоявшему на обочине грузовику, где им выдали топоры. Майкл огляделся по сторонам, успев насчитать кроме юного лейтенантика еще по меньшей мере тринадцать немецких солдат. Военнопленных, валивших сосны, было больше тридцати.
— Значит, так! — рявкнул лейтенант. — Вы двое — сюда, — махнул он рукой, указывая Майклу и Мышонку направо. — Остальные — туда! — Гюнтер, Дитц и Фридрих были отправлены на противоположную сторону дороги.
— Э-э… Прощу прощения, господин офицер, — робко заговорил Мышонок. — Э-э… а что мы там будем делать?
— Деревья рубить, что же еще?! — Презрительно прищурившись, лейтенант взглянул сверху вниз на маленького, грязного, заросшего щетиной Мышонка. — Ты что, слепой или туп до невозможности?
— Нет, господин офицер. Я просто хотел узнать у вас, почему…
— Ты здесь будешь просто делать то, что тебе прикажут! А теперь давай катись отсюда и принимайся за работу.
— Да, господин офицер.
Сжимая в руке топор и с трудом переставляя ноги, Мышонок поплелся за офицером, Майкл последовал за ним. Трое же их спутников перешли на другую сторону дороги.
— Эй, ты! Недомерок! — прокричал лейтенант. Мышонок остановился, замирая от страха на месте и втягивая голову в плечи. — Единственная польза, которую сможет извлечь из тебя немецкая армия, — засунуть тебя в пушку вместо снаряда и потом выстрелить!
Стоявшие поблизости солдаты громко расхохотались, очевидно, эта шутка показалась им ужасно остроумной.
— Так точно, господин офицер, — смиренно ответил Мышонок и зашагал дальше, направляясь к лесу.
Майкл занял место между двумя заключенными и тоже принялся махать топором. Пленные ни на мгновение не отрывались от своей работы, и могло показаться, что они вообще не обратили на их появление никакого внимания. Из-под топоров во все стороны летели сосновые щепки, а запах свежей смолы смешивался с терпким запахом пота. Майкл заметил, что на робах многих заключенных были намалеваны желтой краской шестиконечные Звезды Давида. Здесь работали одни мужчины. С лиц их не сходило выражение безразличного равнодушия ко всему, отрешенные взгляды устремлены прямо перед собой, мыслями они были далеко отсюда, хоть ненадолго перенесясь в совсем другой мир — мир воспоминаний. Топоры взлетали и опускались, выстукивая свой неизменный ритм. Майкл срубил тонкое деревце и отступил назад, утирая ладонью потный лоб.
— Работай, работай, нечего сачковать! — приказал какой-то солдат, в этот момент оказавшийся позади него.
— Я не заключенный, — ответил Майкл, — а гражданин рейха, и поэтому со мной тебе придется разговаривать уважительно… сынок, — добавил он, потому что на вид прикрикнувшему на него солдату было не больше девятнадцати лет.
В ответ солдат недовольно нахмурился. Наступила тишина, нарушаемая лишь глухим стуком топоров; затем, презрительно хмыкнув и не выпуская из рук автомат, он отправился дальше, вдоль длинной шеренги работавших на лесной опушке заключенных Майкл вновь принялся за работу. Лезвие топора сверкало серебряным блеском. Он скрипел зубами от охватившей его досады. Уже двадцать второе апреля. Целых восемнадцать дней прошло с тех пор, как они с Мышонком выбрались из Парижа, отправившись в путь по маршруту, который подготовила для них Камилла и товарищи из французского Сопротивления. За эти две с лишним недели они достаточно попутешествовали, пересекая владения Гитлера: и в повозке, запряженной волами, и в вагоне товарного поезда, и по реке на лодке. По пути ночевали где придется: в погребах, на чердаках, в пещерах, в лесу и даже в устроенных в стенах тайниках. В довершение им пришлось поститься — провиант, который удавалось раздобыть их помощникам, был весьма скуден. Когда же становилось совсем невмоготу и голод брал свое, Майкл старался под любым предлогом на некоторое время покинуть Мышонка, чтобы, уединившись, сбросив с себя одежду, отправиться на охоту, не брезгуя никакой добычей. И все же и Майкл, и Мышонок за это время потеряли в весе килограммов пять каждый, и теперь, исхудавшие, с запавшими глазами, они производили впечатление заморенных голодом людей. Но именно
