смотрю на родителей Кати. Они что, здесь всю ночь проторчали?
– Как она? – поравнявшись со мной, первым же делом спрашивает Светлана. – Родила?!
Мягко говоря, Светлана выглядит не очень. Ни тебе аристократической прически, огромные темные круги под глазами, да и наряд помялся – все как из той же самой центрифуги, через которую пропустило меня. Но именно сейчас она, как никогда, выглядит такой живой, настоящей что ли…
Борис держит ее под руку, но при этом не сводит меня напряженного взгляда. За дочь боится. Хочу ответить, что все обошлось хорошо. Делаю пару шагов им на встречу и… в глазах темнеет. Успеваю вытянуть руку, чтобы за стену ухватиться, но вместо этого хватаюсь за воздух. Последнее, что слышу:
– Стэфан?! – возня вокруг меня и голос… запах табака с ментолом – тот самый из далеких детских воспоминаний об отце. – Черт… вымахал. Тяжелый, как шкаф!
Наверно, я совсем поехал, раз отчетливо слышу в голосе Зимина беспокойство? Полная тишина…
Черт его знает, сколько времени прошло, пока меня обратно выбросило. Минута, две, десять? Надо мной перепуганная заплаканная Светлана Юрьевна, возле носа мокрый бинт. Вдох… Задыхаюсь кашлем от мерзкого аммиачного запаха. Головой понимаю, что аммиак не имеет запаха. Просто происходит ошибка обонятельного нерва: молекула аммиака близка к молекуле воды, поэтому сходит с ума доля мозга, отвечающая за влажность и сухость. Это и воспринимается, как резкий запах.
О чем я вообще думаю?! У меня сын родился, а я тут школьный курс химии вспоминаю!
– Проклятье, – отдвигаю рукой в сторону бинт. – Да уберите от меня это!
– Очнулся? – грубовато бормочет Зимин. Он не просто похлопывает меня по плечу, а словно рассчитывает вытрясти всю душу.
Кашляю так, будто вот-вот выплюну легкие.
– Это же надо совсем быть на голову отбитым, чтобы добровольно на родах присутствовать! – впервые в жизни в голосе Бориса я слышу что-то так подозрительно похожее на уважение.
– Ага, – провожу рукой по затылку.
Отбитым – не то слово!
– Катя родила мальчика, – Светлана, садится рядом. Голубые глаза на мокром месте. На секунду женщина утыкается мне в плечо и очень неловко приобнимет за плечи. – Поздравляю с рождением сына, Стэфан!
С другой стороны от меня на больничную металлическую лавку опускается Борис.
– Значит, внук… пацан!
На секунду встречаемся взглядами.
В глазах Зимина что-то такое… Он будто вспомнил что-то из своего прошлого.
Борис вынимает пачку сигарет, а потом, будто спохватившись, убирает ее обратно в карман.
А я все еще не могу поверить! Расправляю грудь от гордости. Да, у меня сын! Как я мечтал об этом! И вот, ты есть! Мой сыночек! Для меня это, как чудо. Как в детстве, когда ты только-только начинаешь понимать, что такое любовь, и какой она может быть разной. И всему этому меня научила моя Катя.
В голове вата, на лице улыбка полудурка, потому что теперь… Я – папа!
Эпилог
Три года спустя
– Представляешь, Илья женился на дочке какого-то нефтяного магната.
– Любовь да совет, – иронично усмехается Стэфан, лениво делая глоток кофе из небольшой фарфоровой чашки.
Перелистнув следующий лист газеты, громко охаю.
– Несколько членов клуба «ССТ» попали под следствие. Их ожидает суд за мошенничество, укрытие налогов в особо крупных размерах, – брови удивленно ползут вверх. – Ого! Написано, срок варьируется от десяти до двадцати лет!
– Какая жалость.
Что-то в голосе мужа заставляет насторожиться. Неужели любимый имеет к этому какое-то отношение? В мыслях мелькает давний разговор между нами:
…они сделали ставки на меня… Снежная королева… Они спорили, кто будет первым…
– Стэфан?
– Лапочка, извини, у меня важный разговор на линии, – Стэфан обаятельно улыбается, вставая со своего места. – Мы их разнесем, – прикладывая телефон к уху, усмехается муж, направляясь к двери ведущей из гостиной. – Ты же знаешь, Борис, когда сражаешься за правое дело, не только можно, но и нужно играть грязно.
Дверь за мужем закрывается, оставляя меня со своими мыслями один на один.
У меня не осталось никаких сомнений – Стэфан нашел каждого из них, до одного. Стэфан сделал все это ради меня. Так уж у нас повелось с самого начала: он бережет мой покой, а я его.
Будто тянет невидимой силой и я, поднявшись, иду в детскую комнату сыночка. Сколько всего мы пережили со Стэфаном! И не сосчитать. Мои родители, ревность, недоверие, преждевременные роды… Вера.
Вера. Кто бы мог подумать, что женщина с таким говорящим именем – ВЕРА, женщина, которую я знала всю свою сознательную жизнь, пойдет на такое страшное преступление? Страшно даже представить, что она могла навредить моему малышу! Словно поняв, какое страшное совершила преступление, за несколько дней до ареста женщина скончалась от обширного инфаркта. Ушла от отвесности, а, судя по всему, от совести и от человечности она ушла уже очень давно.
Если бы не ее личный дневник, в котором она изливала душу, возможно, мы бы никогда и не узнали, какие демоны грызли ее изнутри. Только больному человеку могло прийти в голову, что можно «все исправить», убив ничем не повинного младенца.
Перенести с моей мамы на меня то самое черное пятно, которое не давало ей жить все эти годы из-за отвратительного в своей жестокости поступка ее брата. Как она писала на страницах своего дневника – только в ее силах исправить «ошибку». Что было в ее голове, когда представляла меня на месте моей мамы, одному Богу известно. Больной разум все перевернул, исказил.
Удивительно, но именно отец каким-то шестым чувством осознал, что к этому причастна Вера. Возможно, его подтолкнуло к этой мысли лекарство для диабетиков, оставленное так небрежной женщиной в доме родителей. То самое, которое она подсыпала мне раз за разом в еду, вызывая приступы мигрени. Для приступа мигрени, как оказалось, всего-то нужно сочетание двух или более триггеров. Пресловутые глутамат калия, авторизированные дрожжи, гидролизованный белок и казеинат натрия – именно они и явились триггерами моей мигрени и осложнения беременности. Да, еще не стоит забывать большого количества тирамина, который сыпала мне в чай Вера. Он оказывал стимулирующее действие на мою ослабленную нервную систему.
Прячу эти страшные воспоминания в самый дальний уголок души. Пусть они будут там, далеко… похороненные за плинтусом.
Родители. Простили ли мы их со Стэфаном? Простить, значит, оправдать ту жестокость, что они сотворили с нами, а значит, предать себя. Не знаю… Но МЫ действительно выпустили боль. Сами собой пришли к ответу, почему все так сложилось. Потому, что иначе не умели, не знали, потому, что сами был недолюблены, потому что их так
