– Да, – прошипел он. – Боже, да…
Я скользнул пальцами дальше между его ног и принялся расслаблять его, готовить для себя. Холден обмяк, его дыхание стало прерывистым.
– Давай же, – процедил он сквозь зубы, когда я легко ввел и вынул из него два пальца. – Прошу тебя…
Он склонился над изножьем кровати, согнув спину, мышцы играли под идеальной гладкой кожей. Его круглая и упругая задница застыла прямо передо мной. Я медленно вошел в него, сжимая его бедра и одновременно притягивая на себя.
– О боже, да, – прошипел он. – Еще. Жестче!
Я был словно в бреду, но не настолько потерял себя, чтобы впасть в безрассудство. Я не мог причинить ему боль, но хотел. Хотел наказать его.
Холден оперся обеими руками о кровать, подаваясь мне навстречу. Я протянул руку и обхватил его член, лаская в такт своим толчкам, создавая ритм из хаоса похоти и любви, которые бушевали во мне с мощью торнадо.
Как можно было чувствовать себя таким разбитым и одновременно цельным? Чтобы сердце в равной мере переполняли горе и любовь. Чтобы тело сотрясалось от величайшего в своей жизни удовольствия, а душа тем временем была охвачена болью. Желать удержать рядом, но одновременно прощаться. Я трахал его, потому что он бросал меня. Трахал, чтобы заставить остаться. Я крепко схватил его за бедра и вколачивался в него, вот-вот готовый взорваться.
Еще не время…
Я гнался за удовольствием, но не хотел, чтобы оно заканчивалось. Мне хотелось задержаться в этом бездумном блаженстве, пока тело Холдена содрогалось от доставляемого мною удовольствия. Погрузиться в эту ночь и растягивать ее до бесконечности. Потому что утром его отсутствие снова меня сломает.
И его тоже.
Холден опустился животом на кровать, а я прижался грудью к его спине, желая ощущать как можно больше обнаженной кожи. Наши соединенные тела двигались в унисон. Он нашел мою ладонь и переплел наши пальцы, я слышал его прерывистое дыхание. По его щекам потекли горячие слезы, и я сцеловывал их, пока мы двигались в совершенной гармонии, принимая и отдавая.
– О боже… – выдохнул Холден. – Ривер…
– Кончай.
Я хотел, чтобы он кончил на мою кровать, на мои простыни. Как бы дико и грязно это ни было, но я собирался спать, завернувшись в них – все, что мне останется от него.
Холден напрягся, его вскрик резко оборвался, и все тело застыло, движимое лишь моими безжалостными толчками, его член оказался в плену меж его телом и кроватью. Я поцеловал Холдена между лопаток, а затем грубо выругался, когда меня сотрясло собственное удовольствие.
Я опустился на Холдена, накрыв его одеялом, и мы долго лежали в тишине, разделяя одно дыхание на двоих. Но я был слишком тяжелым; осторожно выйдя из него, я соскользнул на матрас. Перекатился на бок, чтобы выбросить презерватив в мусорную корзину, и так и остался, повернувшись к нему спиной. Опустошенный. Всполохи оргазма все еще пробегали по телу, и все же ужасное всепоглощающее горе растоптало остатки.
Кровать прогнулась, и меня окутало теплом и запахом Холдена. Он прижался ко мне всем телом и обнял меня, его мускулистые ноги переплелись с моими. Наши пальцы сомкнулись вместе, и я утонул в этом ощущении, слишком быстро погружаясь в сон.
– Холден…
– Ш-ш-ш, – прошептал он, его горячее дыхание коснулось моего затылка. – Теперь спи, Ривер.
Я боролся с собой, но бессонные ночи и изнуряющие волнения последних нескольких недель утаскивали меня к милосердному забвению. Глаза не хотели оставаться открытыми. Все, что я мог сделать в эти последние мгновения, это прижаться к Холдену, наслаждаться его присутствием.
За мгновение до того, как меня поглотила тьма, он прижался грудью к моей спине, и его теплое дыхание коснулось моей шеи.
– Я люблю тебя.
Но утром он исчез. Меня встретила пустая, холодная кровать. Может, мне это только приснилось.
Глава 25. Холден
В окно проникли первые лучи света, когда я осторожно высвободился из-под Ривера. Холодный воздух резко остудил кожу там, где мы соприкасались.
Я тихо оделся, вздрагивая при каждом звуке, но все же желая, чтобы он проснулся. Если бы он открыл глаза и попросил меня остаться, я бы мог это сделать.
Но Ривер спал, отяжелевший и насытившийся после прошедшей ночи. Я чувствовал его силу, когда он держал меня, двигался во мне, когда мы оба содрогались от его наслаждения. Но парень отказался просто трахаться. Ривер не был бы Ривером, каждое его прикосновение источало любовь, пока я не утонул в ней с головой.
Одевшись, я остановился с его стороны кровати.
Проснись и попроси меня остаться…
Это было нечестно – просить его о чем-либо. Как и сказать ему, что я люблю его.
Мне не следовало такое говорить, но он, наверное, все равно спал. Это не в счет. Лучше просто уйти, чтобы он никогда не услышал заветных слов, и тогда сможет быстрее меня забыть. Ривер был самым сильным человеком, которого я знал. Он переживет смерть своей матери и определенно сможет пережить мой уход, черт побери.
Я чуть не наклонился, чтобы поцеловать его на прощание, но это тоже было бы нечестно.
Я спустился по лестнице к входной двери. В доме стояла тишина, в воздухе тяжелым маревом висело горе. Вчера во время поминок было легко проникнуть внутрь.
Никто не обратил никакого внимания на очередного скорбящего в черном.
И никто не заметил, когда я выскользнул на улицу, тихо закрыв за собой дверь.
Я шел домой под серым небом; ранний утренний путь позора, вот только стыда я не чувствовал. Лишь завывающую боль, загнанную в самый дальний угол. Ту, которую я заслуживал, как нашептывали голоса в моей голове.
В главном доме было темно, и я тихо, стараясь никого не разбудить, пробрался в гостевой домик. Сумки я упаковал раньше, чемодан с дневниками уже отправился в офис Берни в Париже, пока не найду, где остановиться.
Я написал письмо тете Мэгс и дяде Реджу, поблагодарив их за гостеприимство и выразив надежду, что я не был слишком большой обузой. Письмо показалось мне слишком легким в руке. Недостаточным. Но они возвращали свой гостевой дом и больше не были прикованы к Санта-Крузу. Они теперь тоже свободны.
Я принял душ, смывая с себя запах и клетки Ривера, пока совершенно ничего не осталось, затем оделся в брюки, черную водолазку, скрывающую следы укусов на шее, и свое длинное серое твидовое пальто.
Часы показывали, что у меня есть двадцать минут до того, как Джеймс в последний раз заедет за мной, чтобы отвезти меня в аэропорт.
Взяв ручку и бумагу, я сел за свой пустой стол и написал последнее письмо, запечатав его как раз в тот момент, когда подъехал Джеймс. Я положил оба письма рядом на стол, схватил свои чемоданы на колесиках и вышел, не оглядываясь.
