после капитуляции Украины. Часть бойцов «Азова» (около трехсот человек) были переданы Украине по обмену, больше пятидесяти погибли при взрыве колонии в Елеоновке Донецкой области (в ДНР утверждали, что это Украина обстреляла колонию, а Украина заявила, что россияне ее подорвали, чтобы скрыть следы жестокого обращения с пленными; эксперты установили, что, судя по разрушениям, заряд был размещен внутри здания). Еще над двадцатью четырьмя (из них девять женщин) в Ростове идет суд, хотя Женевской конвенцией публичные процессы над пленными запрещены.
Что пережили люди в голоде и холоде, в блокированном городе, под непрерывными обстрелами, среди таких же непрерывных фильтраций, выявлявших украинских военнослужащих, — это человек с воображением может только представить, а человеку без воображения мы такого опыта пожелать не можем, он сравним разве что с ленинградскими хрониками сорок первого года. И все это Россия называла освобождением, все документы — фейками и постановками, все свидетельства — бандеровской пропагандой. Зеленский все время отчаянно искал посредников для переговоров о гуманитарных коридорах и о гарантиях сдавшимся. Он развил в это время небывалую международную активность, подчеркивая во всех выступлениях: есть два пути спасения жителей Мариуполя и украинских военных — путь боевой и путь дипломатический, для военного пути не хватает оружия, приходится прибегать к дипломатии. Выступая перед парламентом Южной Кореи (выступления перед парламентами стали тогда едва ли не ежедневными), он говорил: «Худшая ситуация в Мариуполе. Мариуполь разрушен. Там десятки тысяч погибших. Но, даже несмотря на это, россияне не останавливают наступательную операцию. Они хотят сделать так, чтобы Мариуполь был показательно уничтоженным городом. Посредством ракетных и авиационных ударов Россия уже уничтожила сотни инфраструктурных объектов, отвечающих за экономическую и социальную жизнь в Украине. Среди них нефтебазы, аэропорты, склады с продуктами и различные предприятия. Уничтожено 938 образовательных учреждений и 300 больниц».
Зеленскому было весьма трудно в это время сочетать поиск выхода из ситуации, личное достоинство и постоянные попытки донести до мира правду о катастрофической ситуации. Он не мог жаловаться и не должен был давить на жалость. Ему приходилось выступать в роли трагической, а не сентиментальной, он должен был стать эмблемой героического сопротивления и подчеркивать готовность сопротивляться, несмотря ни на что, — задача, с которой ни один политик не справился бы. Зеленский справлялся, став лицом отчаянно борющейся страны. Казалось невозможным представить, что этот человек три года назад мог заставить хохотать любой зал и развлекал Украину комическими стендапами. Это было преображение немыслимое, гротескное, небывалое в истории. Вспоминается мне, пожалуй, только один аналог — Георгий Васильев, один из авторов «Норд- Оста», оставшийся с заложниками в зале, переполненном взрывчаткой; он должен был утешать заложников, переговариваться с боевиками и добиваться гарантий, на свою жизнь он, по собственному признанию, махнул рукой. Но Васильев отвечал за тысячу человек, а Зеленский — за сорок миллионов. И он сумел представить миру сдачу Мариуполя — тяжелое, деморализующее поражение — как демонстрацию невероятной стойкости, как моральную победу, потому что среди самых тупых и мрачных режимов, существующих на Земле, не нашлось ни одного, кто поддержал бы Путина в систематическом трехмесячном уничтожении города и глумлении над героизмом его защитников. Раньше у батальона «Азов» была в глазах мира двусмысленная репутация — как-никак националисты, крайне правые, да еще и не часть регулярной армии, а такая себе вольница; теперь «Азов» для всего мира был синонимом мужества, а цитадель «Азовстали» — чем-то вроде Брестской крепости. «Азов», созданный в 2014 году, в самой Украине воспринимался тогда неоднозначно — а в 2023-м, когда Зеленский привез из Турции обменненных азовчан, их встречали как святых. Маргарита Симоньян, глава холдинга «Россия сегодня», писала тогда в твиттере относительно Эрдогана, вернувшего «Азов» Украине: «Матушка, и это проглотим?» (Это она к России обращается.)
Зеленский должен был в это время сочетать роли спасителя, защитника, просителя, он должен был напоминать миру, с чем этот мир столкнется, если сейчас не поможет остановить самого опасного агрессора в истории — он давно перестал шутить и каламбурить, его речь стала сухой и отрывистой, и он больше не стеснялся ненависти. Когда в пасхальные дни 2022 года Россия обстреляла Одессу и погибли мать с дочкой, а отец вышел в магазин и потому выжил, и вся Украина, весь мир смотрел на одессита Юрия Глодана, потерявшего жену и трехмесячную дочь, — Зеленский кричал в камеру: «Вот такие у нас пасхальные дни, потрясающе! Семь ракет сегодня прилетело в Одессу, семь ракет. Две мы сбили. В многоэтажный дом попала ракета. Восемь людей — на сейчас, вот прямо в этот момент — восемь людей скончались, 18 или 20 раненых. Ребенка убили трехмесячного. Война началась, когда этому ребенку месяц был. Вы представляете? Что это вообще происходит? Подонки вонючие. Как их еще назвать? Других нет слов. Просто подонки. И в эти же дни! То есть вообще на все наплевать. От какого они от бога? Про что они говорят? Про какие ценности? Какой их мир? Русский мир, какой христианский мир? Средневековье. Просто сил нет. Просто семь ракет на Одессу. Их любимую Одессу. Как они говорят, «Одесса-мама» их любимая, куда они так любили приезжать».
Это не был нервный срыв. Это не был бессильный гнев. Это было невыносимое страдание, и его не надо было имитировать — Зеленский умеет понимать и представлять чужую трагедию, это его профессия. Профессиональный политик нашел бы другие слова. А он нашел эти — «подонки вонючие», самое сильное, что можно было сказать, оставаясь в рамках каких-никаких приличий. На глазах у всего мира он терял надежду сохранить с русскими, хоть с какими-то русскими, взаимопонимание и добрососедство. Это был отказ от всей России и навсегда, потому что творилось это от имени всей России, без разделения на хороших и плохих. И в Украине не было в тот момент никаких идеологических разделений. Никто и догадываться не мог, какой ценой покупалось единство.
Происходил в это время и еще один важный процесс — тоже запущенный Россией, и он был особенно мрачен в смысле перспектив. Главное из ухудшений — упрощение, уплощение: война не оставляет оттенков и заставляет выбирать из двух. Та самая этическая наглядность привела не только к тому, что одна сторона окончательно окрасилась в черный, а другая в белый: привела она и к тому, что Зеленский — человек сложный, неоднозначный и внутренне богатый — вынужден был мыслить в плоских координатах. Осталось то, что выгодно для Украины, и то, что хорошо для России: исчезло не только пространство компромисса, но и пространство
