чем думает Владимир.
Снова это имя. Я уже поняла, что оно должно принадлежать боссу Левина, и не спрашиваю. Я больше не хочу об этом говорить. Я чувствую себя измученной, и мне трудно поверить, что это моя брачная ночь.
Ночь, которую я собираюсь провести в одиночестве.
По крайней мере, я так думаю. Как только мы оказываемся в самолете, я протискиваюсь мимо Левина, чтобы пройти прямо в спальню в задней части самолета, закрывая дверь прежде, чем он успевает сказать хоть слово. Я опускаюсь на кровать, закрывая лицо руками.
Дело не в том, что я злюсь на него, на самом деле я просто устала. Я устала быть обманутой, от того, что мне лгут, от того, что меня используют. Я устала от того, что у меня отнимают выбор. И теперь он сказал мне правду, но я не уверена, что это лучше.
Измученная, я ложусь на кровать, все еще в платье, и засыпаю.
Некоторое время спустя я просыпаюсь от ощущения чьего-то тела за моей спиной. На мгновение мне кажется, что я снова в квартире Гриши, что это он свернулся калачиком у меня за спиной, а затем я чувствую знакомый аромат одеколона Левина.
На секунду это приносит мне облегчение. А потом я вспоминаю все остальное.
Я мгновенно сажусь, отстраняясь от него, и от этого легкого движения он немедленно просыпается. Он тоже садится, кладет руку мне на спину, и я отшатываюсь.
— Лидия…
— Не говори это так. Как будто это я здесь не права. Ты сказал, что будешь защищать меня…
— Так и есть, не так ли? Я женился на тебе, чтобы обеспечить твою безопасность.
— От одного человека. Но другой может захотеть убить и тебя тоже и, вероятно, меня, просто чтобы связать концы с концами Гриши и того, что он знал, что я, возможно, теперь тоже знаю.
Левин вздыхает.
— Я разберусь с Владимиром, Лидия. Мне просто нужно время, чтобы убедиться, что я не попаду в пасть волку, когда мы вернемся в Москву. Всего несколько дней, а потом мы отправимся домой. Я клянусь. И я знаю, что ты ничего не знаешь. Что Гриша дал тебе очень мало, и что тебя это не волнует. Я буду оберегать тебя.
Я слышу убежденность в его голосе. Я знаю, что он верит в это.
Вопрос в том, я верю ему или нет.
— Я никогда не планировал испытывать к тебе такие чувства.
Его голос доносится из темноты, низкий и тихий, заставляя меня вздрогнуть. Слова звучат намного яснее, чем я могла бы ожидать от него, и я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него в тусклом свете комнаты, чувствуя, что все это не может быть правдой.
— Что ты имеешь в виду?
Это нелепый вопрос. Я знаю, что он имеет в виду. В некотором смысле, я знаю, что мы всегда двигались в этом направлении, с того первого дня, когда я проснулась в его гостиничном номере с пульсирующей болью в голове и острым язычком и боролась с ним, пока не попыталась убежать, но он остановил меня, прислонив к двери гостиничного номера.
Я никогда раньше не знала такого человека, как Левин Волков. Но мне и не нужно знать, чтобы знать, что такой человек, как он, не часто получает отпор. Что такому человеку, как он, не противостоят, не дерзят, не говорят, куда он может это засунуть. Я сделала все это и даже больше. И он дал мне все, что мог.
Искры между нами загорелись в тот самый первый день. Если бы Левин отпустил меня, они бы угасли. Больше из этого ничего бы не вышло. Если бы он ушел и пришел какой-нибудь другой человек из его синдиката и заставил меня подчиниться, мне бы ничего не оставалось, как ненавидеть его. Но этого не произошло. И с тех пор каждое мгновение приводило к этому, к тому, что мы сидим в спальне частного самолета, летящего в Токио, мы молодожены, и между нами повисли слова, которые, я знаю, развиваются в том направлении, которое я должна была предвидеть, но почему-то никогда не предвидела.
— Я никогда не планировал ни в кого влюбляться, — тихо говорит Левин. — Я никогда не планировал жениться. Это не та жизнь, которую я вел. Но я влюбился в тебя, Лидия Петрова. И я хочу, чтобы этот брак был настоящим.
Между нами снова повисает тишина, тяжелая и полная неопределенности.
— Я не могу обещать быть хорошим мужем. Я не могу обещать покинуть Синдикат. Все не так просто, по крайней мере, для меня. Но Лидия… я могу попытаться. Я могу попытаться сделать тебя счастливой. Любить тебя так, как ты заслуживаешь. И все остальное…
Я делаю вдох. Пока мой рот не открывается, я не знаю, какие именно слова вырвутся. Когда они произносятся, они удивляют даже меня:
— Теперь я Лидия Волкова, не так ли?
Я оказываюсь в его объятиях, прежде чем успеваю произнести еще хоть слово, мы оба падаем на кровать, его руки запускаются в мои волосы, освобождая их от шпилек, которые держали их на званом ужине, а затем снова на нашей импровизированной свадьбе. Его рот находит мой, горячий, твердый и отчаянный, его язык переплетается с моим, когда я стону его имя, и оно теряется в поцелуе, таком же потерянном, как и я сама.
Его рука скользит по моему бедру, сжимает шелк моей юбки, задирая ее так, что он может раздвинуть мои бедра. Он перекатывается на спину, усаживая меня верхом на себя, все еще держа одной рукой меня в волосах, не прерывая поцелуя, когда его пальцы находят путь между моих бедер, проскальзывая под нежное кружево моих трусиков, когда он сжимает их в кулаке.
Они исчезли в одно мгновение, их вырвали, его пальцы снова ищут между моих мягких складочек, обнаруживая, что я уже влажная и жажду его. Левин стонет мне в рот, когда его пальцы скользят по моему клитору, мои бедра выгибаются под его рукой, мои уже ищут его ремень, пока я поглощаю его рот с такой же неистовой настойчивостью.
Это не традиционная брачная ночь. Но по-своему, это романтичнее всего, что я когда-либо представляла для себя. Пока самолет мчится по ночному небу, унося нас в место, где я никогда не была, в убежище, которое, как я ожидала, нам не понадобится,
