чувствовалась военная выправка кадрового офицера. И ещё чувствовалась «порода».
Ещё бы! Это был генерал Алексей Игнатьев, которого звали «красным графом». Бывший военный представитель России во Франции являлся настоящим русским аристократом. Об этом говорило хотя бы то, что он состоял членом Парижского Жокей-клуба — эдакого заповедника аристократии в республиканской Франции. В члены этого заведения принимали только людей с проверенной родословной. А к иностранцам требования были ещё серьезнее.
Для Барбюса, выходца из народа и коммуниста по взглядам, Жокей-клуб являлся сборищем каких-то доисторических ископаемых. И тем удивительнее было поведение Игнатьева.
Во время войны граф занимался закупками оружия и снаряжения для России. После прихода к власти большевиков оказалось, что он единолично контролировал огромные средства лежавшие во французских банках[122]. Которые Игнатьев вполне мог бы присвоить.
Так поступили с казенными средствами многие русские офицеры, оказавшиеся во Франции. Ну, ладно, присвоить честь помешала. Но вокруг Игнатьева бегали представители всех без исключения эмигрантских организаций — то требовали, то клянчили у графа деньги. А тот их всех посылал понятно куда. И заявлял, что вернет деньги только представителям законного правительства России, под которым подразумевал большевиков. В итоге от него отвернулись чуть ли не все знакомые, в том числе и собственная семья.
— Мьсе Игнатьев? Меня зовут Анри Барбюс. Мы с вами договаривались о встрече.
— Очень рад. Я читал вашу знаменитую книгу. Честно говоря, в шестнадцатом году я счел её предательской. Но теперь вижу, что вы правы. Что ж, пройдемте в дом.
Обстановка в гостиной была весьма заурядной для подобного домика в предместье. То есть, очень небогатая. Граф явно не шиковал.
Они расположились возле старинного массивного стола, на который Игнатьев поставил бутылку вина и стаканы. Анри вытащил блокнот и ручку. Прямо как в юности, когда он подрабатывал репортажами.
— Мсье Барбюс, мне любопытно, почему известный писатель выполняет работу простого репортера?
— Вы ведь не просто дежурная знаменитость. Я писатель, как вы правильно заметили. И мне очень интересно познакомиться с таким необычным человеком. Буржуазные газеты льют на вас потоки грязи.
— Что ж, я согласен.
— Ваше поведение для французского буржуа — загадка. Особенно в наше время, когда люди бесстыдно наживались, не останавливаясь ни перед чем. В том числе и аристократы.
— Да уж я знаю по членам Жокей-клуба. Но я должен исполнять свой долг.
— Вы в России имели отношение к левым?
— Офицеры в России не интересовались политикой. И я не составлял исключения. Что касается левого движения… Я о нем понятия не имел. Вы знаете, «мой Петербург» составлял фешенебельный центр. Я никогда не бывал в рабочих кварталах. Во время первой революции я был на Русско-японской войне, так что эти события прошли мимо меня. Разумеется, я видел безобразия, которые происходили. Я полагал, война смоет пену. Но вышло наоборот. Поэтому, когда я узнал о падении царского режима, то ничуть не удивился.
— Но вы, мягко говоря, без симпатии отнеслись и в демократическому правительству. Хотя оно присвоило вам генеральский чин.
— После революции сюда стали прибывать с чрезвычайными полномочиями какие-то откровенные проходимцы. Они и не скрывали, что главной их целью была нажива.
— Многие недоумевают — почему вы не признаете никакого из тех, кто в эмиграции претендует на роль российского правительства?
— Во-первых, именно потому, что этих «правительств» несколько. Можно сколько угодно рассуждать о законности прав Александры Федоровны или великого князя Николая Николаевича. Кстати, есть ещё и вдовствующая императрица Мария Федоровна, которая благоразумно держится в стороне. Но вспомните историю вашей Великой революции. Подавляющее число французов не признавали никаких прав за Людовиком XVIII. Почему же русские должны мыслить иначе? К тому же наши эмигранты ведут себя так же — призывают в военной интервенции против собственной страны. Это значит, что внутри страны их никто не поддерживает. И помните, что стали творить ваши эмигранты, когда вернулись? Я не думаю, что наши будут умнее. Да и вы поглядите, кто группируется вокруг этих эмигрантских центров? Те самые люди, которые довели страну до краха. Николай Николаевич в конца прошлого века являлся надеждой тех, кто был недоволен Николем II и мечтал о перевороте «справа». Среди таких был и мой отец. Но чем себя проявил великий князь? А большевики… Если они до сих не рухнули, значит, они пользуются поддержкой народа. Я вижу свой долг в том, чтобы служить моей стране. Тем более, что если генерал Брусилов служит новой власти, то почему я должен служить её врагам?
Интервью продолжалось долго, после него Анри Барбюс вышел очень задумчивым. Русская революция продемонстрировала ему новую грань.
Между тем материал был напечатан и вызвал бешеную истерику в правой прессе. Не говоря уже об эмигрантской. Перепечатали его и в изданиях РОСТА, а Сталин выдержки из него пробил в «Правду».
Броня слаба, и арморы не быстры
Патриархальная тишина Благовещенска была нарушена грохотом и лязгом. Группа красных командиров, следовавших по главной улице, стали успокаивать забеспокоившихся коней. Главный из этой группы, у которого, как было принято в Сибири, ромбы были вставлены прямо в меховой воротник полушубка, выдал:
— Что это за…
— Да всё нормально, товарищ командарм. Это наш армор[123].
Вот он и показался. Бабка, шедшая по другой стороне улицы, уронила свою кошелку и начала креститься.
Армор и в самом деле производил впечатление. На первый взгляд, это была бронелетучка, двигавшаяся без рельсов. Высотой она была чуть не в две сажени — и вся ощетинилась пушками и пулеметами.
Но бронированная дрезина получила название «летучки» за то, что быстро передвигается. А это чудовище перло со скоростью похоронных дрог, гремя и завывая, оставляя после себя вонючий дымный след.
Пять этих машин появились в Благовещенске по причине безумия Гражданской войны[124].
Их американцы направили к Колчаку. По принципу — дерьма не жалко. В мире никто всерьез арморы не воспринимал, а наклепали их много. Вот и пихнули.
Семеновцы перехватили данный груз, но обращаться с этими машинами так и не научились. У них они упорно ехать не желали. Но вот пришли в Благовещенск красные партизаны — и тут же появились рабочие-железнодорожники, которые эти гробы заставили двигаться. Теперь нужно только понять — куда их двигать?
Недавно назначенный командиром Амурской армии, Василий Иванович Чапаев, только покачал головой. Вот зачем в самом деле нужны эти железные недоразумения?
Но, однако, комфронта Слащов предложил обратить на них внимание. Странный человек. Красные командиры, которые из народа, недолюбливали бывших офицеров. Но когда заходила речь о комфронта, то говорили:
