— У тебя есть идея получше, как скрыть тот факт, что я эльф? — ядовито спросил он и занялся перевязыванием банданы так, чтобы спрятать кончики ушей.
— Нет, но от этого не становится менее смешно!
Было очень странно видеть знакомую горбинку на носу и возмущённо сверкающий зелёный глаз на чужом чернобородом лице и, подумав, я добавила то, что раньше, не открыв карты, не могла бы сказать:
— Как жаль, что на тебе не было бороды, когда я впервые тебя увидела. Сейчас всё было бы гораздо проще.
Теперь всё равно, теперь уж можно.
Иорвет секунду сверлил меня взглядом.
— Мне тоже жаль, что на тебе не было бороды, — отчеканил он.
Молча мы пошлёпали по тропе. С посеревшего неба редко сыпались тяжёлые мокрые снежинки. Вскоре в воздухе почувствовался запах печного дымка, а потом на пригорке показались ветхие крыши. «КОЗОЛУПЫ» — гласила надпись на прогнившем деревянном щите.
— Дороги через болота нет, — сказал Иорвет, разглядывая карту. — Но я уверен, что местные знают пути. Хорошо бы найти проводника, и к вечеру мы будем у озера.
— Нам нужна легенда, кто мы такие. Со мной всё понятно, а вот твой видок зерриканского чародея вызовет подозрения.
— Никаких зерриканских чародеев! — Иорвет задумался. — Лекарь?
— Лекарь? — снова рассмеялась я. — Ты своё лицо видел?
— И что? Специалист по…
— Ампутациям.
Иорвет выругался.
— Придумаем что-нибудь.
Из-за частокола, торчащего словно гнилые зубы, тоскливо и с подвываниями забрехал пёс. Но никто, даже он, не встретил нас за воротами. Людей я чуяла, но они прятались по крытым старой соломой приземистым избам. В ближайшей с глухим стуком захлопнулись ставни на крохотном, в два бревна, окне. По дорожке из втоптанных в грязь досок мы шли к избе, из трубы которой курился дым. Взявшись за деревянную дверную ручку, Иорвет задержался, и я проследила за его взглядом — за поломанной, вросшей в землю телегой в беспорядке валялись бочки, и над ними с ветки коренастого дерева свисал кусок верёвки. Иорвет постучал и отворил скрипучую дверь.
С лавки вскочил босоногий мужик в вытертом жилете из овчины, бросился к ухвату у печи, да так и не поднял, тревожно рыская взглядом по нашему оружию.
— Дак оне брякали, — флегматично отозвалась согнутая старуха, которую я поначалу не заметила за углом почерневшей печи. — Те-то не брякают, лягнут дверину и тащи им. А деног-то нема.
Она издала странный звук, будто хихикнула.
— Нету ничего, милсдари! — жалобно заскулил мужик.
Лицо его под седоватой шевелюрой, ровно огибающей лысую макушку, было бугристым, одутловатым.
— Нам вашего ничего не нужно, — сказал Иорвет. — Только поговорить.
Мужик с облегчением вытер руки о штаны, пузырями выглядывающие из-под длинной серой рубахи.
— Спрос нонче не здарма, — сориентировалась старуха.
— Договоримся, — сурово кивнул Иорвет и огладил бороду.
— Не распознал, милсдарь, за рогач прощенья просим, ходят всякие… В Козолупах я старостой, — засуетился мужик и, низко кланяясь, приглашающе показал на длинную лавку у стола. — Подите, посидите с дороги. Угощенья только вот…
Он развёл руками, и в этот момент входная дверь приоткрылась, и заглянула укутанная в платок женщина. Староста тут же подскочил, что-то зашептал гневно, пытаясь закрыть дверь, но женщина успела сунуть ему в руки через порог свёрток, по форме напоминающий бутылку.
— До бражки охоч, пьянюжка, — пожаловалась старуха, кивнув в сторону старосты, который понёс свёрток в заднюю часть избы. — Только нема больше браги, всё давечь стяпнули.
Она сидела скрючившись, и, примостившись рядом на лавку у стены, я увидела, что на коленях она прятала миску с водой, в которой размачивала засохшую хлебную корку.
— А сами важные, в клобуках, — старуха подняла узловатые ладони чуть над головой и сложила домиком, — а туда же, брагу у бедных людёв тащат.
Иорвет, который нетерпеливо мерил шагами избу, навострил уши.
— В клобуках? — переспросил он.
— Таких вот, что вёдра, — старуха снова с готовностью заводила у седой головы руками. — Всю избу обнесли, и брагу…
— Избу другие обнесли, мать, ещё в подзим, — сказал вернувшийся староста. — А эти господа с острова, чтоб им зады расщеперило — коз увели, хряка последнего да вот Луцку…
— Уж не с того ли острова эти господа, что на озере через болота? — заинтересованно спросил Иорвет.
— А вам что, милсдарь? — с подозрением спросил староста.
Иорвет снова важно огладил бороду, словно жил с ней всю жизнь, а потом, усевшись на лавку напротив меня, невзначай похлопал по мешочку на поясе. Звякнули медяки.
— Спрос, говорят, нынче денег стоит, — он кивнул на старуху, — а мне нужны сведения.
Староста услужливо поклонился.
— Те господа в клобуках с замка на острове — охотники за колдуньями?
— Дак вы сами всё знаете, милсдарь, — заволновался староста.
— Расскажи мне про них. Когда они здесь были, что от вас хотели, как прошли через болота.
Староста обошёл стол и уселся на лавку рядом со мной.
— Уж дней десять назад пришли, ещё морозило. Как первый зазимок выпал, лёд схватился даже на топинах, дак хоть на лошади можно было пройти. Это сейчас дряпня — не то снег, не то дождь. Мокропогодица, — староста охватил руками голову, облокотился на стол. — Семеро пришли…
— С мертвяком недоетым, — невнятно добавила старуха, посасывая размокшую корку.
— Одного по дороге задрали, — кивнул староста. — Одна евойная голова, как бы сказать, и осталась, нам за неё спрос и предъявили.
— Кто задрал? — уточнила я.
Он обернулся на меня, замялся.
— Говори, — сказал Иорвет.
Староста запустил пятерни в редкую шевелюру, почесал голову.
— Да мало ли гадья на болотняке водится, — ответил уклончиво.
— Дальше, — потребовал Иорвет, а я, выпучив глаза, так и продолжала смотреть на старосту, на его взлохматившиеся волосы, за которыми стало видно ухо. Вернее стало видно место, где когда-то была ушная раковина, а теперь остались лишь зарубцевавшиеся вокруг слухового прохода ткани.
— Мы по избам засели, двери на запирки закрыли, да им что. Сказали — не выйдем из изб, попалят все
